Тадеуш Конвицкий - Современный сонник

— Хватит, пани Корсак, нечего всякую чепуху нести, — возмутился сержант Глувко.

— Пресвятая богоматерь мне свидетель, что так оно и было. Вон у Яся Крупы тоже руки нет, а живет.

— Ну и сравнили. Где рука, а где кишки.

— Вы мою руку не трогайте, — рявкнул партизан.

— Вас никто не трогает, — с достоинством заметил Глувко. — Мы обсуждаем, простите, научные вопросы. Ну, скажите на милость, граф, на что это похоже?

— Не-не знаю, не-не знаю, барон, — ответил граф и весь залился краской.

— Я вас не оскорбляю, — повысил голос Глувко.

— Я тоже.

— Вы не те слова употребляете!

— Да успокойтесь вы, уездная аристократия, — вмешался партизан. — Водка уже теплая, а они занимаются научными изысканиями.

— Только, упаси боже, не давайте Ильдечку. У нормального мужчины, пока водка в ноги ударит, пройдет несколько часов. А мой цыпленочек, только рюмочку глотнет, сразу весь ослабнет, и нездоровится ему.

запел Ильдефонс Корсак, и колени у него подогнулись, но сильные руки сестры удержали его от падения.

— Посадите его на кровать возле больного, и все будет в порядке, — посоветовал Мальвине сержант Глувко.

Я почувствовал тяжесть в ногах, некоторое время Корсак отчаянно там бился, а пани Мальвина шепотом его уговаривала:

— Ну не брыкайся, лежи тихо, с тобой сраму не оберешься.

Слова сестры, видимо, подействовали на Ильдефонса успокоительно, потому что он затих, и я чувствовал лишь его влажное дыхание на моих ступнях.

Путевой мастер потянулся за стопкой, но промахнулся и сбросил со стола нетвердой рукой тарелочку со студнем.

— Гм, что это я хотел сказать? — растерянно пробормотал он.

— Не обращайте внимания, это к счастью, — поспешно подхватила пани Мальвина.

— Да я не знаю, за чье здоровье пить. Чей сегодня день?

— Ну его день, его, — сказал сержант Глувко, указывая на меня пальцем.

— Чей?

— Ну его.

Путевой мастер подошел к кровати и с минуту внимательно рассматривал меня. На лице его отразилось огромное усилие — он пытался удержать хоть какую-нибудь из быстро ускользающих мыслей. Наконец, отчаявшись, махнул рукой и сказал:

— Наше вам.

Граф захихикал.

Путевой мастер повернулся в его сторону и остановил на нем испытующий взгляд.

— Па-пан начальник, по-получаются вроде вторые крестины.

Путевой мастер снова махнул свободной рукой и, не сводя с графа глаз, прикоснулся губами к стопке. Потом поставил стопку на место, подобрал языком застывшую на губе каплю жидкости и сказал:

— Видно, неплохо вам живется, раз голова полна глупостей. Вот если бы вам приходилось надрываться так, чтобы задница трещала, то вам бы все вкуснее казалось… Наше вам.

Он проглотил водку, крякнул.

— На работу вас приглашать надо, словно вы господа невесть какие важные. И смотри, никого не обижай, а то сейчас же в газетах пропишут. Еще спасибо скажи, что работают. Посадить бы вас на благотворительный «вассерсупчик». Напомнить, что бывало…

— Фу, стыдно! Разве можно в пьяной компании о таких серьезных вещах говорить, — изрек партизан.

Путевой мастер смутился, откусил кусок огурца и старательно его жевал.

— Я вас насквозь вижу, Крупа, — без прежней уверенности сказал он.

Ильдефонс Корсак пошевелился у меня в ногах, невнятно пробормотал что-то, потом сердито рванулся, борясь с каким-то кошмарным видением, и стал перекатываться в мою сторону.

— Вам-то хорошо, — вздохнул Глувко. — А меня жена ждет. Мне надо было вернуться домой к четырем. Эх, жизнь, жизнь…

Корсак охнул и вытянулся рядом со мной, ища седой головой подушку. Я с огромным трудом перевернулся на другой бок. Перед собой в сгущавшемся мраке я видел пол с широкими щелями и кусок огурца в полукруге рассыпанных семечек. Мне показалось, что пол этот даст мне прохладу и покой. Я оттолкнулся локтем и упал на колени. Затем, превозмогая головокружение, медленно встал. За дверями веранды виднелись кусты сирени и рыжая полоса неба, освещенного солнцем, которое уже скрылось за горизонтом. Держась за стену, я прошел вдоль комнаты и ввалился в каморку, напоминавшую парник безумного садовника. В нос мне ударил горячий запах зрелых каштанов.

Мне было очень нехорошо и хотелось, чтобы вся эта канитель поскорее кончилась. В отчаянии искал я то место и то средство, которое сможет облегчить мои страдания.