Юрий Антропов - Ивановский кряж

— Я тут стою… не мешаю?

Она коротко вскинула на него глаза в мохнатых от титановой пыли ресницах, и лицо у нее было совсем не Мариино, и голос, конечно, даже отдаленно не напоминал сестрин.

— Да нет пока… Стой на здоровье, если делать нечего.

Выждав из деликатности минуту-другую, он для чего-то поинтересовался еще, вместо того чтобы повернуться и уйти:

— А это… бракуете, что ли?

— Бракуем, — не поднимая головы, все с тем же удивлением отозвалась она.

— Нудная работа, — сказал он напрямки, кусая себе язык.

— Да нет, ничего… кто как привык.

Она, может, подумала, что он просто заводской шалопай и, коротая время, пристает к ней, чтобы поболтать и познакомиться; но в Венькины планы это никак не входило, и, прежде чем уйти, ему захотелось на всякий случай разуверить человека:

— А я из первого, может, слыхали: у нас там на днях было небольшое чепе.

Она глянула на него быстрее, чем он ожидал, даже руками перестала шевелить.

— Это взрыв-то?

— Ну… только, по правде говоря, там и взрыв-то был… просто сменный технолог чего-то не подрассчитал — вот вместо газообразного и пошел жидкий хлор. А это уж само собой: вся сталь сгорела, что твоя бумага.

— И… что?

— А ничего. Подняли нас с постели, что называется, тепленьких, приехали мы в цех, заштопали, где надо, — и все. — Тут уж Венька загнул, он же был тогда в смене и видел все своими глазами с самого начала; но вот как раз об этом, обо всех этих подробностях, ему и не хотелось распространяться.

Он покосился исподтишка на свои безволосые руки, но про это, само собой, было бы и вовсе глупо говорить, — вроде как жаловаться ей или хвастаться, — и, от соблазна подальше, сунул руки в карманы.

— А что делали лично вы? — Она снова поглядела на него, так странно переходя на «вы».

— Я-то?.. Ну, во-первых, вместе с остальными слесарями бригады мы эту хреновину разболтили.

— Разболтили?

— Ну да. То есть сняли, где надо, болты. Потом поставили новые стальные пластины, а где можно было обойтись — наварили вот такие махонькие латки. И все.

— И все… А как же процесс? Ну, этот самый жидкий хлор, от которого горела даже сталь?

— Та не-ет… — улыбнулся Венька. — Вы меня не так поняли! Он тогда уже не был жидким. Что вы! Мы бы тогда были, как цыплята на вертеле! — Он опять куснул себе язык, что выбирает не те слова. — Технологи успели малость приглушить хлоратор, а мы, аварийщики-то, со своей стороны отсос на полную мощность врубили, чтобы газ уходил. Вот и всех делов.

— Понятно… Устали? — для чего-то спросила она, с запоздалым участием вглядываясь в Венькино лицо, будто он только что вышел из этой передряги.

— Устал, конечно, — засмущался Венька, поспешно отворачиваясь, будто разглядывая цех. — Но это все ерунда. Кто в наше время не устает. Брови вот жалко — это есть маленько… — не выдержал все-таки он. — Меня тут, когда я с пластиной копошился, слегка газовой струйкой накрыло, бе-елый такой газ-то, как молоко, зараза. Коже, если она сухая, еще ничего, а вот волосы — горят. Нет, точно — подчистую сгорают! — блеснул он выпуклыми, в красных прожилках белками, будто и сам восхитился этому чуду-юду. — Вот брови мои и полетели… Отрастут, как думаете? — засмеялся он, ощущая расслабляющую жалость к самому себе от этого чужого сочувствия.

Она приметно вздрогнула, не зная куда глядеть.

— Думаю, наверняка отрастут…

— Я тоже так думаю. Но это у нас впервые и, можно сказать, в последний раз… Не допустят больше… Вы лучше послушайте, — вдруг встрепенулся он, — что я у вас спрошу: вы на каком-нибудь курорте были хоть раз?

— Не приходилось… — растерялась та от непоследовательности своего странного собеседника. — А что?

— Да так… У меня сеструха на юге работает, Марией зовут. Вот письмо получил от нее: пишет — приезжай, мол, хватит тебе там газ нюхать, то есть здесь она имеет в виду, — ткнул пальцем себе под ноги Венька. — Давай, говорит, к весне, к самому купанию.

— А может, она и права, сестра ваша. Надо подумать…

— Подумать, подумать! Черт его знает! Только начни думать — голова распухнет. Чего тут думать-то?!

Она замялась, даже на транспортер перестала смотреть — не знала, что сказать ему.

Венька глянул на нее, потихоньку хмыкнул. Он понимал ее, но не умел благодарить за такое сочувствие.

— Жалко, вы не знаете мою сестру, чудная же она у меня, такая заводная! — ни с того ни с сего ввернул он, без цели постукивая носком ботинка о глухо отзывавшийся рельс под ногами. Что-то на него нашло в эту минуту, он чувствовал, что незнакомая женщина думает сейчас о нем, и это его странно волновало. — Пишет вот, — вытащил Венька из кармана смятое Мариино письмо, — что была там у нее заваруха. Отмочила, можно сказать, номер — не успела обжиться на этом самом курорте, а уж начальству поперек дороги встала. За человека, говорит, заступилась. Ей вынь и положь правду да справедливость, батин характерец. А они — ну, кому она на любимую мозоль-то наступила — возьми да и заведи на нее персональное дело. Коса на камень, значит. Раз — и на партсобрание ее, храбрую такую… — Женщина у транспортера опять перестала шевелить пальцами в титановом крошеве, но Венька засмеялся и махнул рукой: — Да не-нет!.. Ничего с ней не сделается. Что вы! Да если она права — так ты тут хоть лоб себе разбей, а в сторону ее не спихнешь! Пишет, что персональное дело против того и обернется в конце концов, кто заводил его на нее.