Кристофер Ишервуд - Прощай, Берлин [litres]

– Салют!

– Папуля! Ты не рад, что герр Кристоф поселился у нас? – медоточивым голоском пропела Грета, опираясь на плечо отца. Тут герр Новак уже гораздо приветливее принялся трясти мне руку, словно получив новый заряд энергии, а затем похлопал меня по плечу.

– Рад! Конечно, рад! – Он покачал головой с решительным одобрением. – English man? Anglais, eh? Xa-xa. Это правда? О да, как видите, я говорю по-французски. Почти все позабыл уже. Выучил на войне. Я был фельдфебелем на Западном фронте. Разговаривал со многими пленными. Хорошие ребята. Такие же, как мы…

– Ты опять пьян, отец! – воскликнула фрау Новак с отвращением. – Что герр Кристоф подумает о тебе?

– Кристоф не возражает, правда, Кристоф? – Герр Новак снова похлопал меня по плечу.

– Какой же он тебе Кристоф? Для тебя он – герр Кристоф. Ты что, не можешь отличить господина?

– Я бы предпочел, чтобы меня называли просто Кристоф, – сказал я.

– Правильно! Кристоф прав! Мы все из одного теста сделаны… Argent , деньги – везде одни и те же! Ха, ха!

Отто схватил меня за другую руку.

– Кристоф уже почти член семьи!

Вскоре мы принялись за сытный ужин: рагу из легких, вареный картофель, черный хлеб и солодовый кофе. Впервые обладая таким богатством (я дал ей десять марок вперед за недельное проживание), фрау Новак от радости наготовила картошки на десятерых. Она все время подваливала ее мне в тарелку из огромной сковородки, пока у меня не сперло дыхание.

– Возьмите еще, герр Кристоф. Вы ничего не едите.

– Я никогда не ел так много за всю свою жизнь, фрау Новак.

– Кристофу не нравится наша еда, – сказал герр Новак. – Ничего, Кристоф, ты привыкнешь к ней. Отто был точно такой же, когда он приехал с острова. Он там пристрастился к разным лакомствам с этим англичанином.

– Придержи свой язык, отец, – сказала фрау Новак предостерегающе. – Не можешь оставить мальчика в покое? Он достаточно взрослый, чтобы самому решать, что хорошо, а что плохо.

Мы все еще ели, когда вошел Лотар. Он швырнул свою шляпу на кровать, вежливо, но молча пожал мне руку, слегка поклонился и занял свое место за столом. Мое присутствие, казалось, нисколько не удивило и не заинтересовало его. Он лишь слегка задержался на мне взглядом. Я знал, что ему только двадцать лет, но ему спокойно можно было дать и больше. Это был уже мужчина. Отто рядом с ним казался почти ребенком. На его худом, костлявом крестьянском лице отпечатались следы тяжкого труда многих поколений.

– Лотар учится в вечерней школе, – с гордостью сообщила мне фрау Новак. – Работает в гараже. И хочет изучать инженерное дело. Сейчас без диплома никуда не берут. Он должен показать вам свои рисунки, герр Кристоф, когда у вас будет время. Учитель их очень хвалил.

– Я охотно посмотрю.

Лотар молчал. Я был к нему расположен и чувствовал себя довольно глупо. Но фрау Новак твердо решила выставить его в лучшем виде.

– По каким дням у тебя занятия, Лотар?

– По понедельникам и четвергам. – Он упрямо продолжал есть, не глядя на мать. Затем, возможно, чтобы показать, что ничего против меня не имеет, добавил: – С восьми до половины одиннадцатого.

Как только мы покончили с ужином, он, не говоря ни слова, встал, пожал мне руку, снова слегка поклонился, взял шляпу и вышел.

Фрау Новак поглядела ему вслед и вздохнула:

– Наверное, опять собрался к своим нацистам. Мне часто кажется, лучше б он не связывался с ними. Они задурили ему голову своими идиотскими идеями. А он от этого такой беспокойный стал. С тех пор как примкнул к ним, совсем переменился. Я в политике не разбираюсь. И всегда говорю: почему нам нельзя вернуть кайзера? Хорошие при нем были времена, что бы ни говорили.

– Да к чертям собачьим вашего старого кайзера, – сказал Отто. – Нам нужна коммунистическая революция.

– Коммунистическая революция! – фыркнула фрау Новак. – Надо же! Коммунисты – никчемные люди, такие же лентяи, как ты, они в жизни ни одного дня честно не работали.

– Кристоф – коммунист, – сказал Отто. – Правда, Кристоф?

– Боюсь, не такой уж правоверный.

Фрау Новак улыбнулась:

– Ну, ты скажешь. Как может герр Кристоф быть коммунистом? Он джентльмен.

– Я хочу сказать, – герр Новак положил нож и вилку и осторожно вытер усы тыльной стороной ладони, – мы все равны перед Богом. Вы такой же, как я, я такой же, как вы. Француз так же хорош, как англичанин, англичанин так же хорош, как немец. Понимаете, что я хочу сказать?

Я кивнул.

– Теперь возьмем войну. – Герр Новак отодвинул стул. – Однажды я был в лесу. Совсем один, понимаете? Просто гулял по лесу один, словно по улице. И вдруг передо мной появился француз. Вырос как из-под земли. Он стоял так близко от меня, как вы сейчас. – Герр Новак вскочил на ноги. Схватив хлебный нож со стола, он держал его перед собой в оборонительной позе, точно штык. Вновь переживая эту сцену, он сверкал глазами из-под кустистых бровей. – Вот мы стоим. Глядим друг на друга. Француз бледный, как смерть. Вдруг он как завопит: «Не убивайте меня!» – Герр Новак сжал руки, изображая жалобную мольбу. Хлебный нож теперь ему мешал, он положил его на стол. – «Не убивайте меня! У меня пятеро детей». (Говорил он, естественно, по-французски, но я понимал его. Тогда я еще мог прекрасно говорить по-французски, а теперь изрядно подзабыл его.) Ну вот, я смотрю на него, а он смотрит на меня. Тогда я говорю: « Ami! » (То есть «друг».) И мы пожимаем друг другу руки. – Герр Новак взял мою руку и с большим чувством сжал ее. – А потом мы попятились назад и стали задом расходиться в разные стороны, я не хотел, чтобы он выстрелил мне в спину. – Все еще пристально глядя перед собой, герр Новак начал осторожно отступать, шаг за шагом, пока не врезался в буфет. Оттуда свалилась фотография в рамке. Стекло разлетелось вдребезги.