Мария Корелли: Вендетта, или История всеми забытого [litres]

– По-моему, это все из-за жары, – ответил я вяло, словно дряхлый старик. – Слабость какая-то, и голова кружится. Лучше оставьте меня здесь и займитесь мальчиком. О господи!

Последние слова вырвались у меня вместе с мучительным криком. Ноги отказались держать меня, и тело мое пронзила боль, холодная и горькая, словно его нанизали на ледяную сталь, заставившая меня, подергиваясь, опуститься на тротуар. Высокий и жилистый монах без колебаний подхватил меня и наполовину занес, наполовину втащил в какой-то трактир или подобное заведение для бедных. Там он положил меня на деревянную скамью и позвал хозяина, человека, который, казалось, его хорошо знал. Хотя я и испытывал острую боль, но оставался в сознании, видел и слышал все происходившее.

– Хорошенько о нем позаботься, Пьетро! Это богатый граф Фабио Романи. Твои старания будут вознаграждены. А я вернусь в течение часа.

– Граф Романи! Пресвятая Дева! Он подхватил холеру!

– Глупец! – с жаром воскликнул монах. – Как ты можешь это знать? Солнечный удар вовсе не холера, ты, трус! Присмотри за ним, или же, клянусь ключами святого Петра, тебе не найдется места в раю!

От такой угрозы трясущийся владелец заведения пришел в ужас и покорно подошел ко мне с подушками, подложив мне их под голову. Между тем монах поднес к моим губам стакан с какой-то лекарственной микстурой, которую я машинально проглотил.

– Отдохните здесь, сын мой, – обратился он ко мне успокаивающим тоном. – Это хорошие люди. Я же поспешу к мальчику, которому вы искали помощи, и меньше чем через час снова вернусь к вам.

Я взял его за руку, стараясь удержать.

– Постойте, – слабо пробормотал я. – Дайте мне услышать худшее. Это холера?

– Надеюсь, нет! – сочувственно ответил он. – А если бы и она? Вы молоды и достаточно сильны, чтобы бесстрашно ее побороть.

– Я не боюсь, – сказал я. – Но, святой отец, обещайте мне – ни слова о болезни моей жене! Поклянитесь! Даже если я буду без сознания или умру, поклянитесь, что меня не отнесут на виллу. Поклянитесь! Я не успокоюсь, пока не услышу вашего обещания.

– Торжественно вам в этом клянусь, сын мой, – размеренно ответил он. – Во имя всего святого я исполню ваше пожелание.

Я ощутил величайшее облегчение – безопасность тех, кого я любил, была обеспечена – и поблагодарил его безмолвным жестом: я слишком ослаб, чтобы что-то сказать. Он исчез, а сознание мое погрузилось в хаос странных и причудливых картин. Постараюсь воскресить в памяти эти видения. Я явственно вижу обстановку помещения, где лежу. Вот робкий хозяин заведения, он перетирает стаканы и бутылки, изредка бросая на меня испуганные взгляды. Группки людей заглядывают в дверь и, увидев меня, спешат прочь. Я наблюдаю все это, сознавая, где нахожусь, и в то же время взбираюсь по крутым склонам альпийского ущелья. Под ногами у меня холодный снег, и я слышу рев тысяч сходящих лавин. Алое облако плывет над вершиной белого ледника, оно распадается на части, и в его ярко светящемся центре на меня глядит улыбающееся лицо!

– Нина! Любовь моя, жена моя, душа моя! – громко кричу я.

Я тяну к ней руки, сжимаю ее в объятиях – и… Это проныра трактирщик липко обнимает меня! Я яростно отталкиваю его, задыхаясь.

– Дурак! – кричу я ему в ухо. – Пусти меня к ней, к ее губам, созданным для поцелуев, пусти!

Подходит еще один мужчина и хватает меня, вдвоем с хозяином они силой укладывают мою голову на подушки. Они наваливаются на меня, и жуткая слабость вкупе с невероятной усталостью лишают меня последних сил. Я перестаю сопротивляться. Пьетро и его помощник смотрят на меня.

– Он умер! – перешептываются они.

Я слышу их и улыбаюсь. Умер! Только не я! Палящие солнечные лучи струятся сквозь открытую дверь заведения, страдающие от жажды мухи жужжат настойчиво и громко, какие-то голоса поют «Фею Амальфи» [1] Популярная неаполитанская песня. – Примеч. автора. , и я даже разбираю слова.

Какая все-таки правдивая песня, моя Нина! «В небе ни одна звезда…» Как там говорил Гвидо? «Чиста, как безупречный алмаз, и недоступна, как самая далекая звезда!» Этот глупенький Пьетро по-прежнему перетирает бутылки. Я вижу его, его круглое кроткое лицо лоснится от жары и пыли, но я не могу понять, откуда он вообще здесь взялся, поскольку стою на берегу тропической реки, где буйно растут пальмы и сонные крокодилы дремлют на солнце. Их огромные челюсти раскрыты, а маленькие глазки зеленовато поблескивают. По безмолвной воде скользит легкая лодка, в ней я вижу гибкую фигуру стоящего индейца. Черты его лица странным образом напоминают Гвидо. Приближаясь ко мне, он достает длинное, тонкое и сверкающее стальное лезвие. Храбрец! Он хочет в одиночку напасть на безжалостных тварей, подстерегающих его на раскаленном берегу. Он спрыгивает на землю, и я наблюдаю за ним с каким-то странным восхищением. Он проходит мимо крокодилов, кажется, он не подозревает об их присутствии и быстрым, решительным шагом подходит ко мне. Это меня он ищет, и в мое сердце вонзает холодный стальной кинжал, затем вытаскивает его, и с лезвия капает кровь. Еще раз, другой, третий – а я все никак не умираю! Я корчусь, я стенаю от жутких мучений! Затем между мной и слепящим солнцем появляется что-то темное, что-то холодное и мрачное, от чего я в отчаянии пытаюсь отстраниться. Два темных глаза пристально смотрят мне в зрачки, и чей-то голос произносит: