Уолтер Тевис - Ход королевы

А потом, на двадцать третьем ходу, Фостер вдруг затеял череду разменов в центре доски, и Бет поняла, что не может это остановить. Девушка смотрела, как ее фигуры исчезают одна за другой, лагерь пустеет и мало-помалу она оказывается в безнадежно проигрышном положении перед соперником с материальным приемуществом двух пешек и рейтингом 1800. Она ничего не могла ему противопоставить. Он вот-вот проведет свою пешку в ферзи, и для нее это будет окончательным позором.

Бет сняла своего короля с доски до того, как Фостер совершил превращение, и покинула зал, не взглянув на соперника. Пробилась сквозь толпу, стараясь никому не смотреть в лицо, и подошла к столу администраторов.

– Я плохо себя чувствую, – сказала она главному арбитру. – Придется отказаться от дальнейшего участия в турнире.

Бет в смятении, на ватных ногах, шагала по Мейн-стрит, запрещая себе думать о проигранной партии. Это было чудовищно. Захолустный турнир должен был стать для нее своего рода тестом – из тех, что устраивают себе алкоголики, – и она провалила испытание. Решила, что, вернувшись домой, не возьмет в рот ни капли спиртного – будет читать, играть в шахматы и собирать себя по кусочкам. Но мысль о том, что сейчас она окажется одна в пустом доме, наводила ужас. А что ей остается? Других занятий Бет не могла себе придумать, и не было в мире человека, которому она хотела бы позвонить. Проигранная партия, по сути, не имела никакого значения, турнир был ничтожный по уровню, но Бет задыхалась от унижения. Она бы не вынесла разговоров о том, как проиграла Фостеру, и не желала его видеть никогда в жизни. Больше пить нельзя . Через пять месяцев ее ждет настоящее соревнование – серьезный шахматный турнир в Калифорнии. Что, если ее способности не восстановятся? Что, если алкоголь разрушил в мозге синаптические связи, отвечавшие за шахматный талант? Она смыла свой дар вином, стерла его, как ластиком. Бет вспомнила прочитанную где-то историю о художнике, представителе поп-арта, который купил на аукционе подлинный карандашный рисунок Микеланджело, взял ластик – и стер его, так что в руках остался кусок пожелтевшей бумаги. Ее тогда ошеломило чувство утраты. И такое же чувство появилось сейчас, когда она представила себе собственный мозг, из которого изъяли шахматный дар.

Дома она попыталась читать советскую книгу о шахматах, не смогла сосредоточиться и, разложив на кухонном столе доску, начала воспроизводить свою партию с Фостером, но каждый ход был слишком мучительным. Чертова «каменная стена», опрометчиво пожертвованная пешка, бестолковая тактика, загубленная игра. Похмельные шахматы. Зазвонил телефон – Бет не ответила. Она сидела за доской, и на мгновение ей болезненно захотелось, чтобы в мире нашелся хоть один человек, которому можно было бы сейчас позвонить. Гарри Белтик, наверное, вернулся в Луисвилл, но у нее все равно не было желания рассказывать ему об игре с Фостером. Он и сам наверняка узнает. Можно, конечно, позвонить Бенни. Но Бенни был с ней холоден после Парижа, и ей не хотелось с ним говорить. А больше никого и не было. Бет утомленно встала, открыла шкафчик рядом с холодильником, достала бутылку белого вина и налила себе полный бокал. Внутренний голос вопил «караул!», но она не обращала внимания. Опрокинула в себя полбокала и постояла, дожидаясь эффекта. Прикончила остаток и налила еще. Можно жить и без шахмат. Большинство людей так живут.

На следующее утро, проснувшись на диване, Бет, лежавшая в одежде из Парижа, которую надела вчера, отправляясь на турнир, и в которой проиграла партию Фостеру, вдруг перепугалась до дрожи – и это был новый, еще незнакомый страх. Ей почудилось – почти физически, – что мозг в буквальном смысле залит алкоголем, извилины залеплены вязкой массой, и от этого мышление буксует, разум затуманен. Но после завтрака она приняла душ, переоделась и снова налила себе бокал белого вина, проделав это механически – давно научилась выбрасывать из головы все мысли по утрам, совершая привычный ритуал. Главное, сначала надо было съесть бутерброд, чтобы спиртное не обожгло желудок.

Бет пила несколько дней, однако воспоминания о проигранной партии и страх, что она угробила свой талант, никуда не исчезли. Они переставали ее мучить, лишь когда она так зверски надиралась, что вообще не могла думать. В «Воскресной газете» напечатали заметку о ней – там была фотография, снятая утром перед началом первого тура в Старшей школе имени Генри Клея, и заголовок: «ЧЕМПИОНКА ПО ШАХМАТАМ ВЫБЫВАЕТ С ТУРНИРА». Бет отшвырнула газету, не прочитав заметку.