Олег Суворов - Любовь Сутенера

— Ничего удивительного — ведь они посвящены описанию порока. Обрати внимание, что добродетель невыносима скучна, потому что пафосна, а пафос быстро надоедает! Порок же намного разнообразнее, поскольку способен прикрываться множеством личин — от лицемерия до героизма.

— Какой же ты, однако, беспринципный тип!

— О да, и горжусь этим! Принципиальность — это тупейшая безвариантность, которая душит, губит и убивает жизнь, всегда наполненную самыми разнообразными вариантами. Более того, принципиальность делает своих носителей суровыми, иссохшими и несчастными. Беспринципность же, напротив, весела, жизнерадостна и бьет ключом. Жизнь — это бесконечный, яростный, неостановимый поток, а любые, пусть даже самые достойные принципы — это попытки ввести данный поток в какие-то каменные берега, а то и повернуть его вспять. Естественно, они постоянно друг другу противоречат! Кстати, помнишь, мы с тобой однажды разговаривали о Куприянове?

— Конечно, помню. И что?

И тут я призадумался, после чего рассказал ей историю своих взаимоотношений с бывшим премьер-министром, особо выделив личную к нему неприязнь и намерение хоть как-то отомстить за пережитое унижение.

— Между прочим, — закончил я, — а почему бы тебе не бросить свою нынешнюю жизнь скучающей молодой вдовы и не стать совладельцем моей фирмы? Благодаря этому мы вместе напишем продолжение «Записок сутенера» и прославимся еще и на этом поприще!

— Боюсь, что в деловых или творческих вопросах от меня мало толку, — задумчиво покачала головой Елена.

— Зато преуспеваешь в любовных!

— Спасибо за комплимент.

— Кроме того, ты будешь моей музой!

— С моей-то сексуальностью?

— Именно! Представляешь, какая тоска для публики, если муза художника совершенно несексуальна. Вспомни того же Кафку, влюбленного в девицу с лошадиной физиономией!

— Нет, я себе не представляю, но ты мне потом обязательно расскажешь. Что касается Куприянова, то я тебе обещаю — мы обязательно что-нибудь придумаем! Главное — соглашайся на его предложение.

Я не понял, что она собирается придумывать, однако уточнять не стал, поскольку именно в этот момент жестокая ностальгия по Катюхе холодной рукой сжала мое сердце. Где и с кем она, черт бы ее подрал, пропадает и почему ее мобильник постоянно «временно недоступен»?

Наконец-то позвонила проклятая Катюха, причем в своем обычном стиле — то есть абсолютно пьяная, да еще со своими дурацкими вопросами «Ты меня любишь?» и «Если любишь, то почему не женишься?».

— Люблю! — в бешенстве заорал я. — И даже жениться готов, если ты только вернешься! Где пропадаешь и когда, наконец, появишься дома?

— А чего ты так волнуешься, любовь моя? Я все у тех же друзей… Кстати, они тебе передают большой привет и поздравляют с Рождеством.

— К черту! Плевать мне на твоих гребаных друзей и их похмельные поздравления. Я сейчас же собираюсь и немедленно за тобой еду.

— Не надо, зачем? Я сама к тебе вернусь, может быть, даже сегодня вечером.

— У меня уже нет сил ждать — ты торчишь там целую неделю! Короче, сиди и жди меня!

Она попыталась было что-то возразить, но я уже не стал слушать и с треском повесил трубку. Затем быстро собрался, вышел на улицу и, по-прежнему дрожа от бешенства и ревности, сел в машину. Уже заведя мотор, я вдруг подумал о том, что стоило бы захватить с собой Анатолия, однако стыдно в очередной раз грузить его своими проблемами, тем более что сейчас я ехал к супружеской паре, у которой жил ее сын, так что ничего страшного этот визит не сулил.

Это рассуждение оказалось моей ошибкой, за которую я жестоко поплатился!

Во-первых, в квартире, кроме хозяина дома — того самого Андрея, с которым Катюха в свое время наставила рога его жене Галине, в результате чего и лишилась данного крова, — находились лишь два типа самого уголовного вида. Как известно, негодяйство накладывает на внешность столь же зримый отпечаток, как и самый сильный ожог, разница лишь в том, что в одном случае повреждается кожа, в другом — душа.

Естественно, все четверо были давно и прочно пьяны, о чем свидетельствовал жуткий бардак в виде множества пустых водочных бутылок и валявшихся на полу окурков.

— Это мои друзья, — представила их Катюха, после того как соизволила выразить радость от моего появления.

Кстати, иного представления как «друзья» в ее лексиконе просто не было, даже если она видела их первый раз в жизни и эти самые «друзья» отымели ее по очереди.