Виктор Пронин - Как много в этом звуке…

— Понял, — опять кивнул Ваня. — Скажите… А девочка… Как бы это сказать… Здоровенькая?

— Не поняла?

— Ну… Может быть, ей требуется какое-то особое питание, уход, лекарства… Что-то ей нельзя ни в коем случае, а без чего-то она обойтись не может… Так бывает, — извиняющимся тоном пояснил Ваня. — А похитители всего этого не знают…

— Да нет… — женщина, казалось, впервые за все время разговора была несколько смущена. — Вроде в порядке Натали… Обычное питание двухлетнего ребенка.

В это время приоткрылась дверь в соседнюю комнату, и на пороге возникла пожилая женщина в цветастом байковом халате.

— Ну что ты говоришь, Эля! Как ты можешь так говорить! Ведь ей совершенно нельзя клубники! Помнишь, ее всю обсыпало от двух-трех ягод! А шоколад! Наташеньке близко нельзя подходить к шоколадным конфетам!

— Не думаю, чтобы похитители баловали ее шоколадными конфетами! — резковато ответила Элеонора Юрьевна.

— Да эти бандюги только конфетами и будут ее кормить! Не станут же они варить ей каши, делать пюре, готовить овощи! Сунул ребенку конфету в руки и считай, что сыта! — и женщина вернулась в свою комнату, с силой бросив за собой дверь.

— Ого! — одобрительно крякнул бомжара и, поднявшись, прошел на кухню.

— Непоседливость, — развел Зайцев руками, отвечая на немое недоумение Элеоноры Юрьевны.

А когда женщина через минуту-вторую, потеряв терпение, прошла вслед за бомжарой на кухню, то увидела Ваню, спокойно сидящего на табуретке. Он потягивал сигаретку и аккуратно стряхивал пепел в мусорное ведро.

— Извините… Я не могу курить в комнате… Как-то неловко.

— Господи! Да курите где вам удобно! Мне-то что! — женщина хотела было выйти с кухни, но ее остановил негромкий голос Вани:

— Простите, Элеонора Юрьевна, — старательно произнес он имя хозяйки, — а вот эта тетенька, которая заглянула к нам из другой комнаты… Это кто?

— Мать моя. Мария Константиновна.

— Бабушка Натали?

— Да. Бабушка Натали.

— Мне показалось, что она чем-то недовольна.

— А она всегда чем-то недовольна.

— Она живет с вами?

— Слава богу, нет.

— А где она живет? — не унимался бомжара.

— На даче. Дача у нее.

— И зимой тоже?

— Условия позволяют.

— А какие у нее отношения с Натали?

— Натали еще слишком мала, чтобы иметь с кем-то какие-то отношения. А бабушка для этого слишком стара. У вас еще есть вопросы?

— Только один, — позволил себе улыбнуться бомжара. — Какую кашу Натали любит больше всего?

— Манную! — ответила женщина и вышла с кухни, шумно закрыв за собой дверь. Дескать, захотел в одиночку на кухне сидеть — сиди.

— Что-то, я смотрю, двери в этом доме ведут себя несколько своенравно, — проговорил Ваня и по своей привычке озадаченно вскинул правую руку вверх и чуть в сторону. — Надо же… Но с другой стороны, у кого повернется язык осудить несчастную…

Когда Ваня вернулся в комнату, Зайцев уже прощался с хозяйкой. Бомжара тоже поклонился, пожать руку Элеоноре Юрьевне не решился, и она тоже лишь кивнула издали.

— Может, и в спальню заглянете? — жестковато усмехнулась хозяйка.

— Охотно, — и Ваня направился к двери.

— Прошу! — Элеонора Юрьевна с треском распахнула дверь и отошла в сторону.

Ваня заглянул в комнату, не переступая порога, с интересом оглянулся на женщину и вышел в коридор, где его поджидал капитан.

— Какая-то странная эта Элеонора, — проворчал Зайцев, когда они уже миновали площадку второго этажа. — Уж больно суровая.

— Горе человеческое имеет разные обличья, — умудренно ответил Ваня. — Никто не знает, как мы будем выглядеть, когда нас прижмет по-настоящему.

На том и расстались.

Обсуждать было нечего.

Бомжара побрел в свое общежитие, больше ему некуда было идти, а Зайцев, прыгнув в поджидавшую машину, рванул в свою полицейскую контору — ему предстояла большая работа. Проводив взглядом зайцевскую машину, бомжара постоял в раздумье, ковыряя носком ботинка дорожную пыль, беспомощно оглянулся по сторонам и побрел, побрел снова в тот двор, из которого они с Зайцевым только что вышли. Не все он там увидел, что хотел, не все понял, оставались у него вопросы. Найдя деревянную скамейку в изломанных зарослях кленового кустарника, он расположился там. И даже прикорнул. И даже переночевал. Двор действительно был тихий, и никто за всю ночь не потревожил его и вопросов глупых не задавал. И он тоже никого ни о чем не спрашивал, не возникали у него никакие вопросы. Бомжара был даже благодарен судьбе за эту короткую летнюю ночь, давно он уже не ночевал на дворовой скамейке, истосковался бывший астроном по звездному небу.