Виктор Пронин - Как много в этом звуке…

— Когда долго смотришь на звезды, лучше понимаешь людей, — проговорил за зайцевской спиной бомжара.

— Почему? — обернулся Зайцев.

— Они уже не кажутся тебе венцом природы. И слова их ты воспринимаешь только так, как они звучат. И никак иначе. Тебе нет надобности наделять людей своими собственными достоинствами и недостатками. Поскольку после общения со звездами не остается собственных достоинств и недостатков. Ты уже как бы и не совсем человек. Хотя и сохраняешь способность к деторождению, можешь подарить «Шанель»… Еще там кое-что осталось… Но немного, нет. Только самое главное, только самое главное, — повторил бомж, когда он с Зайцевым уже оказался на ярком солнечном свете. — Посидим, — попросил бомж и присел на разогретый солнцем бордюр. — А то после подвала я ничего не вижу.

— Посидим, — согласился Зайцев и присел рядом. Хотя раньше, совсем недавно он бы не согласился на подобное — стоял бы, маялся, но не присел бы рядом с бомжарой.

— Дверь не взломана? — как бы между прочим, как бы скучая, спросил бомж.

— В порядке дверь.

— А как узнали?

— Соседи позвонили. Дверь оказалась незапертой.

— Что-то ценное взяли?

— Не думаю, что у них могло быть что-то ценное… Сказал же — занюханная квартирка.

— А стреляли сзади?

— Старухе в спину, в сердце попал, старику в затылок.

— Ишь ты, — усмехнулся бомжара. — Совестливый какой. Ну пошли, капитан, я уже кое-что различаю в этом солнечном пространстве… Дома вижу, деревья, людей вот пока не вижу…

— А их и нету, — заметил Зайцев. — Мы одни с тобой сидим тут, калякаем.

— Тогда ладно… А то я уж испугался — неужели, думаю, людей перестал видеть.

— Не позволят, — сказал Зайцев, сев за руль.

— Кто?

— Люди.

— Тоже верно, — согласился бомж и поднялся. — Поехали, капитан, поехали.

Бомжара, поколебавшись, сел на заднее сиденье «газика», постеснялся сесть рядом с капитаном. Позволил тому сделать вид, что он не просто едет с бомжом, нет, он как бы его доставляет в отделение, и потому самолюбие капитанское останется в целости и сохранности.

— Садись впереди, — сказал Зайцев, обернувшись.

— Ладно, капитан, ладно. — Бомжара привычно вжался в угол и как бы даже сделался невидимым в машине, во всяком случае, с улицы никто не смог бы его увидеть.

Квартира представляла собой точно такую же картину, какую оставил Зайцев несколько дней назад, закрывая и опечатывая дверь. Форточку он оставил распахнутой, и запах убийства постепенно выветрился. И трупов, конечно, уже не было, вывезли. Вместо них на полу остались лишь контуры тел, сделанные мелом. Контуры были грубы, условны, но общее положение тел все-таки передавали.

Заперев за собой дверь, Зайцев прошел в комнату, сел в угол у окна и закурил.

— Я уже здесь бывал не один раз, — сказал Зайцев. — Вряд ли увижу что-нибудь новенькое… А ты, Ваня, походи, посмотри… Чего не бывает, вдруг озарение посетит, вдруг просветление наступит.

— Наступит, посетит, — проворчал бомж и, вернувшись в коридор, внимательно осмотрел замок. Потом уже в комнате некоторое время стоял неподвижно, рассматривая меловые контуры тел. Потом, зайдя с другой стороны круглого стола, постоял у скатерти, залитой не то подливой, не то томатной пастой, шевельнул ногой бутылку, в которой еще оставалась водка, сдвинул ботинком тарелку, исподлобья посмотрел на Зайцева. — Ни одного наследника?

— Ни единого.

— Послушай, капитан… Ты поищи здесь открытки поздравительные, телеграммы праздничные, письма… Поищи. Где-то в этих ящиках они должны быть, — бомж кивнул в сторону стенки. — А я выйду на площадку покурю.

— Кури здесь… Хозяева не возражают.

— Возражают. — Бомж исподлобья глянул на капитана. — Я чую. Угости сигареткой.

Взяв у Зайцева сигаретку, бомж заглянул на кухню, потоптался там, нашел спички и вышел на площадку. Он спустился на один пролет лестницы, сел на корточки в угол, усвоив где-то эту зэковскую привычку, и замер там с видом равнодушным и даже, кажется, сонным.

С каким-то металлическим грохотом лифт остановился на той же площадке, на которой расположился бомж. Из лифта вышел плотный мужичок с хозяйственной сумкой. Впрочем, не только сумка была у него хозяйственной, у него и взгляд, и поведение тоже были какими-то хозяйскими. Увидев бомжа, мужичок остановился, некоторое время молча его разглядывал, осуждающе разглядывал: дескать, мало того, что по двору шастают, уже в дом начали проникать.

— Ну и что? — спросил мужичок напористо. — Как дальше жить будем?