Елена Елисеева - Жить в эпоху перемен

И я остановилась, и вспомнила вонючие социально-убогие дебри, и оглядела свои временные владения, и поняла я: это хорошо! То, что сделала я, — хорошо! Я справилась, а сейчас последуют восхищения, награды и деньги.

Влетел Петька. Он курировал мой ремонт от районного богоспасаемого ведомства и потому раз в неделю аккуратно наведывался на кофе-коньяк.

— Здорово, ты как?

— Нормально, все готово. А что случилось?

— Случилось! Ты хоть понимаешь, КТО к тебе едет?

— Понимаю. Стадо голодных мужиков. Да не суетись ты, всех накормим и напоим. От меня отродясь еще никто голодным не уходил. Посмотри, Петь, как тебе ремонт, нравится?

— Нравится — не нравится, какая разница! — Он прислушался. За окном тормозили машины. — Всё, приехали. Ну, Анна, держись. Самого Ивана Павловича принимаешь. Об одном прошу: язык свой придержи и стихов никому не читай!

В коридоре послышались голоса. Я немедленно надела на лицо вежливую улыбку и приготовилась. Никто не входил, голоса стали громче и раздраженнее, потом затихли, и после непродолжительного молчания появились двенадцать мрачных человек во главе с Иваном Павловичем. Сергей, надувшись, брел сзади.

— Здравствуйте, Анна Сергеевна, — холодно сказал Иван Павлович, протягивая мне руку. — Принимайте гостей.

Он брезгливо оглядел мой лучезарный холл.

— Показывайте, — скучно сказал он. — Пойдемте, товарищи.

Что-то было не так. Может, их сначала покормить?

— Иван Павлович, — спросила я, — а вы не хотите перекусить с дороги?

— Разумное предложение, — равнодушно согласился он. — Чего уж тут смотреть? И так все ясно.

— Прошу, — я растерянно повела рукой в направлении стола. — Проходите, пожалуйста.

— Ладно, хоть это догадалась сделать по-человечески, — прошипел на ходу Сергей. — Про акты даже не заикайся. Завтра в десять у меня.

Начальственная толпа, рассаживаясь, потирала лапы, рассматривала наклейки на бутылках и одобрительно крякала; Лидочка сновала между кухней и столом, выстраивая шеренги запотевших бутылок водки.

Мне хотелось куда-нибудь спрятаться. Понимаете, не мог не нравиться этот центр. Он радовал всех, вызывая легкие, светлые улыбки и веселую нежность. Положенные Ивану Павловичу и Сергею трети я вполне грамотно и в срок обналичила, ручки мои они целовали, в вечной дружбе клялись… Что им не нравится?

Всем было уже налито, в тарелки с разбором навалены закуски, и Иван Павлович произнес первый тост за детей, нашу заботу, нашу боль и за власть законодательную в лице Сергея, власть, которая этой боли утихнуть не дает. Не успели еще толком закусить, как Сергей потребовал налить по второй и, возомнив себя гордым горцем, произнес «алаверды» за богоспасаемое ведомство и мудрого Ивана, без которого дети не родятся, не растут, не болеют и не мрут. Иван, упрямо побеждая в гонке, помешал народу припасть к тарелкам и потребовал третью, каковую и поднял за районные богоспасаемые власти в лице Петьки. Не выдержав внезапной чести, Петька какое-то время взволнованно жрал крабовый салат и собирался с духом, пока наконец не налил всем дрожащей ручкой по полной. Он долго, нудно объяснялся в любви к народу, правительству, великой России, лично Ивану Павловичу, а также присутствующему милицейскому начальнику Нечипоренке. Нечипоренко, в свою очередь, прервал официоз, потребовал пития за прекрасных дам и, похабно гогоча, стал объяснять в живописных деталях, почему этот тост мужчины пьют стоя.

— Водка кончается, — лягнул меня сидящий рядом Сергей.

— Сейчас принесут, — я пошла на кухню и попросила Лидочку носить водку прямо из ящика, потому что в холодильнике уже было пусто.

Обратно я решила не возвращаться. Зачем? Чтобы меня за водкой гоняли? Я пошла в кабинет психологии, в котором временно хранила свою документацию, и предалась сосредоточенным раздумьям о справедливости, о воздаянии за ум и трудолюбие, о деловом этикете, о вежливости и даже, стыдно сказать, о порядочности. Вот до чего докатилась, представляете?

— Та-акая женщина и одна… — умеренно трезво протянул Нечипоренко, искавший, видимо, туалет и жестоко ошибившийся. — Скучаем?

— Отдыхаем, — на всякий случай дистанцировалась я, но осторожно, помня Петькину просьбу придержать язык.

Он подсел рядом и стал внимательно изучать мой рельеф. Удовлетворившись осмотром, гостенек с хриплым придыханием прошептал:

— Мадам! Выпьем на брудершафт!

— Нет уж, — отказалась я неловко, связанная данным Петьке словом не читать стихи. — Это игры для несовершеннолетних.