Ким Сын Ок - Зарисовки ночной жизни

— От мужа ничего не слышно?

— А какие новости могут быть от человека, которого схватили красные?

— Схватили? Кого это схватили? Разве он не сам своими ногами перекинулся к краснопузым, а потом ушел на Север?

— Мне все едино… Дурак он! Я теперь и не знаю, кем он мне приходится: то ли муж, то ли пустое место… Так что с меня спросу мало…

— Если вдруг вернется, передайте ему, чтобы сам шел с повинной. Тогда, может, и в живых останется.

— Хорошо, только, пожалуйста, больше к нам не приходите! Стоит вас увидеть, как я холодным потом обливаться начинаю, а дети трясутся от страха. Жуть наводите, честное слово!

Во время гражданской войны, начавшейся 25 июня, муж тетушки с Чолладо был уведен так называемым «добровольческим ополчением» и пропал без вести. А в полиции его считали перебежчиком на Север.

Первые послевоенные годы были весьма свирепыми и устрашающими. И для тетушки с Чолладо этот следователь Ким являлся олицетворением всех этих леденящих душу ужасов. Около двадцати лет назад бедная женщина, собрав в охапку малых деток, покинула родные места и перебралась в Сеул: в основном подвигла ее на этот шаг поговорка «На Чеджудо [55] Самый большой остров и самая маленькая провинция Южной Кореи. отсылай жеребят, а в Сеул отправляй ребят», однако была еще одна причина — она попыталась убежать от следователя Кима, объекта, внушавшего ей жуткий страх.

Но вот несколько месяцев назад, когда она проходила мимо магазинчика «Сочные фрукты и овощи» и разглядела лицо суматошно подгонявшего продавцов хозяина лавки, в ней с новой силой внезапно ожил тот давнишний страх, который она успела напрочь забыть, живя в Сеуле, а также нелепое чувство вины, словно она осталась в долгу перед своей страной и прячется от ответственности.

Новости, сообщающие, что начались переговоры между Южным и Северным обществами Красного Креста для организации встреч разделенных семей — тех, кого война раскидала по разным сторонам границы, тетушка с Чолладо услышала в закутке текстильной лавки за своей швейной машинкой.

Эта новость привела в дикий восторг едва сводившую концы с концами торговую голытьбу Тондэмуна, ведь многим из них пришлось бросить на Севере свои семьи, близких или дальних родственников. Не имеет смысла даже описывать, какой начался переполох после такой убийственно радостной новости среди этих людей, которые и без того обладали горячим характером, свойственным северянам, к чему вдобавок прибавился и суматошный торгашеский дух, пропитавший их с головы до пят и не позволявший сидеть на месте.

Все они с нетерпением ждали объединения и возможности вернуться в родные места, а также дня до встречи с оставленными на родине домочадцами, чтобы показать им, каких успехов они смогли добиться тут ценой неутомимого труда. Это были люди, которые гораздо острее, чем кто-либо другой в Южной Корее, реагировали на слова «объединение Юга и Севера». Судя по своему почти двадцатилетнему опыту, они полагали, что встреча с оставшимися на Севере родными станет возможна только на самой последней стадии работы по объединению.

И для них новость о переговорах между Южным и Северным обществами Красного Креста могла звучать не иначе, как благая весть о приближающемся воссоединении. Хозяин текстильной лавки господин Ёнсиль тоже принадлежал к категории этих людей, поэтому магазин наполнился возбужденными возгласами, словно бы страна уже стоит на пороге объединения. Эта новость вызвала воспоминания об оставленных родных, разные предположения о том, насколько они изменились и как поживают, а также обсуждение всевозможных планов по поводу того, что будет после того, как они встретятся, — вот таким разноголосием наполнилась лавка, причем теперь выговор их родных мест зазвучал еще явственнее.

Однако среди всего радостного возбуждения одна лишь тетушка с Чолладо не могла разделить этого ликования, она не только не испытывала особой радости, а даже наоборот, ей становилось все страшнее и страшнее.

Слыша оживленные голоса из лавки Ёнсиля, она представляла, что вот-вот наступит объединение, однако это слово почему-то воспринималось ею как зловещее слово «война», словно это ознаменовало собой то, что у нее отнимут кое-как отвоеванное место под солнцем в Сеуле и заберут ее детей, которые уже могут пробивать себе путь сами. Однако самое страшное заключалось не только в этом.

Самое нелепое состояло в том, что, если ее муж и вправду все это время находился в Северной Корее, а с помощью этого, как там, Красного Креста или еще какой организации вдруг объявится и заявит: «Хочу увидеть жену свою! Хочу детей своих встретить!» — то ясно как день, что сразу же нагрянет полиция с обвинениями, типа: «Ага! Вы только поглядите на это! Так и оказалось, что твой муженек перекинулся к красным и отсиживается на Севере!»