Ким Сын Ок - Зарисовки ночной жизни

— Ну да. И душа таким образом помнит все, что происходило в прошлой жизни, однако эти воспоминания заслоняются новой обстановкой и другими обстоятельствами жизни человека с новым телом, так что он даже и не догадывается о своем прошлом. А еще та душа, какие бы дела она ни совершала в прошлой жизни, плохие или хорошие, в нынешней жизни получит воздаяние за них. Поэтому если ты в настоящей жизни поступаешь по-доброму, то и после смерти ты родишься другим, счастливым человеком.

— Погоди! Выходит, что и твоя душа, и моя душа после смерти нашего тела переселятся в тела других людей и будут продолжать жить, а… Получается, что ни твоего тела, ни моего тела не было раньше, не будет и потом, и что наши тела во времени вечной вселенной проживают всего лишь один раз?

Кюсику вдруг показалось, что душа, говорившая губами его жены прямо перед ним, начинает ощущаться чужой и далекой, а вот ее чудесное тело, скрытое в воде, и это милое лицо над водой вызвали непередаваемое чувство жалости, отчего он тихонько притянул ее к себе и крепко обнял.

Когда приближаешься к сорокалетнему рубежу жизни, то все чаще замечаешь, как друзья, так похожие друг на друга в вашем далеком детстве, изменились самым непредсказуемым образом, потому что дорога жизни у каждого была своя.

Стоит посидеть за рюмочкой с приятелем, которого ты по старой памяти считал скромнягой, как оказывается, что, захмелев, он внезапно меняется: изо рта исторгается площадная ругань, он хватается за стулья, пристает к посетителям за соседними столиками, и видно, как у него руки чешутся подраться.

Или же бывает и такое, что старый знакомый, с воодушевлением на лице бахвалившийся перед приятелями, что, мол, теперь-то можно расслабиться и пожить в свое удовольствие, из-за неуплаты векселей оказывается вдруг за решеткой. Еще один образчик горемыки, который, дожив почти до сорока, до сих пор еще не женился и не обзавелся собственным жильем. Вместо этого он кочует по чужим домам, тратя весь свой заработок подчистую на сладости и гостинцы для отпрысков приютивших его приятелей.

Был, к примеру, и такой из ряда вон выходящий случай, когда простодушный и бесхитростный наш товарищ, который со времен начальной школы совсем не изменился, не считая морщинок возле глаз, безнадежно влюбился в двенадцатилетнюю дочку своего друга — ученицу пятого класса начальной ступени и, не вынеся этого, передал ей длиннющее любовное послание, полное орфографических ошибок, постригся в монахи и ушел в монастырь.

Иногда создается впечатление, что самое опасное в мире существо вовсе не тигр и не змея, а мужчина, перешагнувший свой тридцатилетний рубеж… До этого, в юности, все мы как один только и занимались тем, что, обвязав голову полотенцем, зубрили до посинения, чтобы продолжить образование в старших классах. А после бурных тридцати-сорока, к старости, все мы без исключения будем одинаково страдать от невралгии, высокого давления или сахарного диабета, и это уже не назовешь опасным возрастом…

Мой приятель Хёнгу, о котором я хочу вам сейчас рассказать, тоже один из моих друзей детства. Еще несколько месяцев назад его можно было отнести к числу самых стабильных и обеспеченных людей среди наших земляков, которых следует приводить в пример. Живя в Сеуле на жалованье заведующего отделом в одной из крупнейших компаний, он был образцовым работником и семьянином. В супругах у него была красивая женщина, родившаяся в Сеуле, окончившая престижную женскую школу и женский университет. В придачу ко всему этому — двое детей: сын второклассник и дочка детсадовского возраста. И жили они в роскошных апартаментах, рыночная стоимость которых оценивалась в восемьдесят миллионов вон.

Если честно, то пробиться в люди такому человеку, как Хёнгу, родившемуся в маленькой рыбацкой деревушке в провинции Чолла, название которой навряд ли известно простым сеульским жителям, окончившему вместе с нами, деревенскими парнями, захолустную школу начальной, средней и высшей ступени, а впоследствии с трудом получившему диплом третьеразрядного сеульского университета — гораздо сложнее, чем прорасти бобовому зернышку в засуху. Хотя не стоит скрывать, Хёнгу с самого детства отличался светлой головой, особой проницательностью и благородной внешностью, поэтому если бы не его провинциальный говор, он ничем не отличался бы от сеульских отпрысков знатного происхождения, посещавших лучшие школы Сеула. Плюс к этому он обладал качествами честного и добросовестного человека, относился очень серьезно к данному им слову и всегда выполнял даже самые пустяковые обещания, отчего следует признать, что к приближающемуся сорокалетию столь стабильное материальное и семейное положение было вполне им заслуженно.