Эмма Ангстрём - Человек в стене

Ванья всегда боялась темноты, а окна ее старого дома выходили прямо в темный сад. Ей казалось, что нет ничего страшнее, чем вдруг увидеть по ту сторону окна физиономию незнакомца. Пар от его дыхания оседает на стекле, а сам он, прячась в кустах, пригибается, чтобы разбить окно и забраться в дом.

А еще в доме было много комнат, закоулков и укромных уголков. Кто-нибудь вполне мог проникнуть внутрь через дверь, которую девочки, вернувшись из школы, забыли запереть, спрятаться в кладовке под лестницей и сидеть там, пока все не стихнет и обитатели дома не уснут. А потом бесшумно вскарабкаться по лестнице, проскользнуть в комнаты и поубивать их всех одного за другим.

Томас смеялся над этими ее страхами, но она каждый вечер заставляла его спуститься вниз и проверить, заперта ли входная дверь. Когда она ночевала одна, то всегда обходила перед сном все кладовки и заглядывала под кровать. И чаще всего в таких случаях не выключала на ночь свет.

Она очень старалась не заразить этими страхами детей, и Альва никогда не казалась чем-то напуганной, но Эбба и Санна боялись темноты ничуть не меньше, чем она сама.

Ванья выплюнула пенящуюся зубную пасту в раковину. Прикинула, не принять ли ей душ, но решила просто обтереться рукавичкой. Она подумала о том фильме [5] Имеется в виду фильм Альфреда Хичкока «Психо» (1961). , где героиня, стоя под душем, закрывает глаза, а из-за занавески выныривает нож, и вода окрашивается кровью. Томас не давал ей смотреть фильмы ужасов, зная, что ей потом месяцами будут сниться кошмары. Проблему с душем она решила, перестав задергивать во время мытья занавеску.

Ванья склонилась над раковиной и ополоснула лицо. Она набрала воды в пригоршню и позволила струйкам стечь по ресницам. Потом взяла скраб для лица и взбила его в пену, прежде чем начать втирать в кожу.

Едва начав намыливать под глазами, чтобы смыть тушь, она вдруг ощутила, как по спине пробежал знакомый холодок. Она постаралась стряхнуть это чувство, наверняка иррациональное. Вечно у нее страхи на пустом месте! Ведь она заперла входную дверь, не так ли?

Потом на нее накатила новая волна испуга. В какой-то миг она даже не сомневалась, что за спиной у нее стоит человек, вскинув нож над ее шеей.

Она обернулась и оглядела ванную комнату. Пена, стекая с ее лица, попала в глаза, которые немедленно защипало. Жжение все усиливалась, и Ванья принялась моргать и тереть пальцами веки. Она уже поворачивалась, чтобы промыть глаза под краном, когда вдруг увидела кое-что в вентиляционной решетке на стене.

Это были два глаза. Два голубых, как льдинки, глаза смотрели на нее со стены.

Она схватила полотенце, чтобы вытереть лицо и избавиться от мыла. Когда она снова взглянула на вентиляционную решетку, глаз уже не было.

Ванья почувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Она ухватилась за дверную коробку и подтянулась поближе к вентиляции. Небольшая металлическая решетка, выкрашенная в белый цвет, открывалась на длину короткой цепочки. Сейчас она была наполовину приоткрыта, и Ванья, затаив дыхание, распахнула ее полностью.

Два льдисто-голубых глаза мерцали в ярком свете ванной комнаты и смотрели прямо на нее. Они блестели, как блестит, пузырясь и лопаясь, вода, убегающая в сток душа…

Но нет, за решеткой вентиляции оказалось пусто. Ванья испустила глубокий вздох.

Нужно взять себя в руки. Томас посмеялся бы над ней.

Он пробирался сквозь тьму. За ухом у него чесалось, и, когда он поскреб там длинным желтым ногтем, на пол посыпались крупные чешуйки кожи. Потом их съедят крысы. Он смахнул еще несколько струпьев с груди и плеч.

Рука болела, она часто болела с тех пор, как он сломал ее несколько лет назад. Он тогда приколачивал балку, поставив ящик с инструментами рядом, на полку. Упав, ящик ударил его по запястью. Все тело пронзила боль, и, посветив на руку налобным фонариком, он увидел глубокую рану, из которой торчала кость.

Перелом зажил неплохо. Из телепередач он знал, что врачи фиксируют сломанные конечности в лубок, поэтому крепко примотал руку к деревяшке и забинтовал обрывками старой простыни, которую нашел в прачечной. Рану то и дело приходилось промывать, потому что она мокла и воспалялась, но через несколько месяцев все же стала заживать. И теперь он мог двигать рукой, как и раньше, вот только иногда она начинала болеть и немела. Тогда он встряхивал рукой, и чувствительность возвращалась.

Он уже не переживал так сильно из-за собачонки. Вместо этого он думал о девочке. И едва мог припомнить, как извивалось маленькое тельце и дрыгались задние лапки, когда он выбросил собачку в окно.