Эмма Ангстрём - Человек в стене

Это был гладкий квадрат площадью где-то метр на метр. Хенри провел ногтем по его краю. Тут он услышал, как Дагни спрашивает из коридора:

— Нашли что-нибудь?

Хенри подскочил, внезапно обнаружив, что он, оказывается, не один.

— Кажется, да, — сказал он, полуобернувшись, чтобы посмотреть на пожилую даму. — У вас ведь, скорее всего, нет никаких инструментов, правда?

Дагни заколебалась.

— Ну, думаю, где-то на полках у меня завалялись молоток и отвертка. Сейчас посмотрю. — Она ненадолго исчезла и снова появилась уже с инструментами.

Хенри взял отвертку и нашел на полке фонарик, который зажег и приспособил к стене. Так заплатка была лучше видна, и он провел по ней пальцами, обнаружив в конце концов несколько саморезов. Он повозился с ними некоторое время, и наконец закрашенные белой краской саморезы стали поддаваться.

Их было восемь, и он выкрутил все до единого. Потом взялся обеими руками за панель. Стоять на коленях было тяжело, и спина у него разболелась. Он крякнул, подцепив ногтями края панели, и потянул ее на себя.

Ничего не произошло.

Панель не пошевелилась. Он снова потянул, но не сдвинул ее ни на сантиметр.

Хенри выпрямил спину, и все суставы у него захрустели. Сквозь щель в приоткрытой двери он видел Дагни.

— Ну как дела? — спросила она.

— Так себе, — сказал Хенри, снова нагибаясь.

Панель держалась крепко. Как он ни старался ее сдвинуть, ничего не выходило.

Он снова принялся разглядывать панель в поисках каких-нибудь винтиков, которые до этого не замечал. Потом сдался и вернул все на свои места, расставил коробки и выключил фонарик.

Дагни смотрела на него, она жаждала новостей. На ней были все те же золотистые домашние тапочки.

— Похоже, в стену вделана панель, — сказал Хенри, потирая поясницу, — но я не смог ее снять. Кажется, она крепится с другой стороны, но, чтобы посмотреть, как именно, пришлось бы разбирать всю стенку.

— Наверное, это было бы немножко чересчур, не находите? — проговорила Дагни.

Наклонившись, чтобы обуть ботинки, Хенри снял с бедра приставший комок пуха и отряхнул одежду от пыли и ворса.

— Пожалуй, что так, — ответил он. — Думаю, это, скорее всего, какой-то смотровой люк.

Выйдя на лестничную площадку, Хенри добавил:

— Но мне кажется, что все это очень странно.

Стоя за стеной, он прислушивался, не донесется ли из квартиры шум. Там было тихо, даже собачонка, судя по всему, уснула. Когда он нанес им первый визит, собачонка принялась лаять — в то время она была еще щенком, — но он обезвредил ее, найдя в холодильнике ветчину. Теперь она обычно поджидала его, когда он выходил из шкафа.

Собачка всегда сидела где-то поблизости, виляя хвостом, такая светло-коричневая, с большими печальными глазами и язычком, то и дело мелькавшим под носом. Он всегда шел прямиком в кухню, чтобы найти ей какое-нибудь угощение, а потом они садились на диван, и он гладил ее за ушами. Ее шерсть была такой мягкой, а маленькое тельце — таким теплым! Ему очень нравилось прижимать ее к груди.

У него возникало множество чувств, а он даже не знал, как их назвать. Они теснились в груди и в сознании, и отделить их друг от друга было невозможно. Он хотел, чтобы кто-нибудь объяснил ему, что происходит и что все это значит, но поговорить было не с кем.

Он подумал о той ночи год назад или около того, которую провел под кроватью Йенса и Лили. Он прокрался туда около двух часов ночи, а через час его разбудил скрип кровати.

Раздался шепот Лили. Йенс что-то пробормотал ей в ответ. Человек под кроватью силился услышать, что они говорят. Потом они начали дышать быстрее, и каркас кровати стал ритмично ударяться о стенку. Несколько секунд он раздумывал, не следует ли ему выскочить из-под кровати, чтобы спасти Лили. Потом он понял, что происходит.

Он бы очень хотел не испытывать такого ужасного смущения. Все это время под кроватью он чувствовал себя возбужденным, но смущенным, а еще — счастливым, как будто каким-то образом был участником всего происходящего. Хотя он не хотел испытать того, что случилось с Лили. Это чувство… оно было ему ненавистно.

Дверь в коридор беззвучно распахнулась. Свет был выключен, а луну заслонили тяжелые низкие тучи. За черными окнами стояла непроглядная тьма. Он ступил в квартиру.

Он закрыл глаза и постарался прочувствовать обстановку. Когда он закрывал их, остальные его чувства усиливались, и он приучил себя слушать, а не смотреть.

Тут было необыкновенно тихо, гораздо тише, чем обычно. Это действовало ему на нервы. Что-то было не так. Он решил отступить.