Лариса Исарова - Записки старшеклассницы

Родилась я у них поздно, потому что до меня у них был сын, и меня они «завели» после его смерти от воспаления легких. Они очень боятся, что не «поставят меня на ноги», и кажется, иногда жалеют, что родили меня. Особенно когда участились «попадания» в их сверстников. Они так называют внезапные смерти от инфарктов…

У мамы талант всем нравиться. Ее любят и соседки, и на работе, и все знакомые. Только и слышу: «Какая у тебя мама милая, веселая, отзывчивая, культурная, скромная, добрая…»

Папа всю жизнь на нее молится. По секрету Инна рассказала, что он три года ее добивался, ходил как привязанный, потому что был маленький и некрасивый и его отец был парикмахером, а ее — профессором из старинной петербургской семьи. Мама отца не помнит, он умер, когда ей было три года, но разговоров о ее семье хватает. Она удивительно умеет подчеркнуть, что снизошла к отцу. Правда, с тех пор как он стал полковником, он иногда огрызается, но долгими ссоры не бывают. Мама приласкается, улыбнется всеми ямочками — и папа снова кроткий, как овечка…

О маме говорят, что она человек долга. Она очень аккуратна, квартира у нее блестит, в библиотеке у нее лучший учет в городе, о ней даже писали в «вечерке».

В детстве я ее очень любила и гордилась даже ее поклонниками. А они появлялись периодически из читателей библиотеки. Они писали в ее адрес благодарности, приносили цветы, проникали к нам домой, но мама как-то умела превращать их просто в друзей. И папа на них не злился. Он говорил, что не возражает, чтобы они носили ей белье из прачечной и сумки с продуктами.

Я часто в те годы утаскивала ее от всех, мы гуляли вдвоем по улицам, и она рассказывала мне всякие истории. А потом я узнала, что она переделывала концы многих книг, чтобы не воспитывать во мне пессимизма. Даже в «Короле Лире». В ее варианте Корделия оставалась жива, а казнили всех неблагодарных. Я так возмутилась, когда прочла Шекспира!

Но с тех пор, как мама стала заведующей библиотекой, мы все время ссоримся. На меня у нее теперь нет времени. Прямо не мама, а руководящий работник. И еще она пошла на высшие библиотечные курсы, три раза в неделю пропадает там вечерами. И старается учиться на пятерки, чтобы мне нос утереть. Все время хвастает: «Почему-то я при моей занятости могу, а вот тебе лень…»

Может, она и права, но мне всегда хочется стать хуже, когда меня ругают. Тем более, если я совершаю что-то хорошее, никогда не похвалит — например, отглажу форму или квартиру уберу. По ее представлению, это «норма для нормальной современной девочки».

И еще она чувствует мгновенно, когда я вру. Прямо детектор лжи, а не мама. Вот отца можно разыграть, он боится оскорбить меня «сомнением» в моей честности, а мама со страстью, как Шерлок Холмс, выводит меня на чистую воду, особенно при нем. И он начинает ко мне относиться с нескрываемым презрением, смотрит холодными глазами, как на мокрицу.

Вчера его вызывала в школу Икона: наябедничала, что я неуживчива, резка с учителями, в классе меня не любят, я — воинствующий демагогический лодырь, не прикладывающая даже минимума усилий, чтобы стать «хорошисткой».

Папа пришел кипящий, а мама добавила, что я не считаюсь не только с учителями и товарищами, но и с родителями.

А я и скажи, что мое отношение не зависит от родственных связей, главное — истинные достоинства человека.

— Значит, меня ты не уважаешь? — спросила мама.

— А ты заслуживаешь? — снахальничала я.

Папа сразу вскочил, потребовал, чтобы я извинилась, а я стиснула зубы и отказалась.

Почему я должна извиняться за правду?

Мама — совершенно обыкновенный человек. Другие мамы во время войны совершали всякие геройства. У Сороки мама доктор биологии, альпинистка. А моя мама всю жизнь с книгами.

В общем, отец выгнал меня из-за стола и запретил «этой нахалке» идти в кино. Инна все время делала мне знаки, чтобы я не «нарывалась». Она считает, что людям не обязательно говорить то, что ты о них думаешь, но я не могу удержаться. В результате отец и мама отправились в театр, а мы остались «штрафниками». Инна без меня не пошла, отдала свой билет соседке. И в порядке утешения Инна подарила мне куколку — талисман итальянский. Я обещала всюду ее с собой носить. И тут же мне повезло. Сегодня я не учила литературу и английский. По литературе не вызывали, а по английскому влепили пятерку, хотя я ничегошеньки не соображала.

Только что подходила мама и попыталась заглянуть в мои записки. Я сказала, что это бестактно, а она обозвала меня занудой, лишенной чувства юмора.