Эрин Стюарт - Шрамы как крылья

– Мы согласились бы, если б могли, – говорит Гленн.

– Не раздумывая, – подхватывает Кора.

Я знаю, что это правда. Они всегда стараются дать мне самое лучшее. Но сейчас, в этой недокрашенной комнате, которая мне даже не принадлежит, меня настигает мерзкое осознание. Еще одна истина, о которой я старалась не думать: я – сирота.

Тех двоих людей, которые беззаветно любили меня и сделали бы для меня все, больше нет.

Я ничья.

Я знаю, что не стоит задавать этот вопрос, но все же…

– Как бы вы поступили, окажись на моем месте Сара?

Выпрямившись, Гленн пристально смотрит мне в глаза.

– Будь у нас деньги, тебе бы сделали эту операцию. Причина в том, что их просто недостаточно.

– А может, я недостаточно хороша?

– Нет, это не так… – протестует Кора.

– Ладно, ничего страшного, – говорю я.

Но это неправда. Хочется попросить у них прощения за свою просьбу. За то, что Сара умерла, а я живу. За то, что им приходится разбираться с моими проблемами.

Но знаете, мне тоже приходится с ними разбираться.

Однако вместо этого я говорю, что хочу спать.

Прежде, чем вынести лестницу из уже наполовину розовой спальни, Гленн открывает окно. Оставшись в одиночестве, я кое-как намазываюсь кремом. Полоска света под дверью на миг исчезает от чьих-то небольших ног в тапочках, но в дверь никто не стучит.

Не нужно было просить. Я должна быть благодарна Коре и Гленну за то, что они взяли меня к себе, что месяцами сидели у моей больничной кровати, а Кора жизнерадостно пыталась отвлечь меня от того факта, что я похожа на обугленный картофель фри.

Они и так многое для меня сделали.

Лежа на кровати Сары, я открываю ноутбук и гляжу на свою аватарку. Я давно этого не делала. Через силу кликаю на лицо Авы-до-Пожара, и на экране появляется мое лицо из прошлого.

Фотография, на которой мы с подругами из театрального кружка обнимаемся на фоне школьных шкафчиков.

#театральнаябанда

Отец дарит мне цветы после спектакля.

#мойсамыйглавныйфанат

Рука Джоша обвивает мою талию так же плотно, как и зеленое шелковое платье, в которое я одета.

#шикарная

Самая последняя фотография – смеющаяся Сара. Рядом я, пытаюсь придать лицу сексуальное выражение, демонстрируя макияж. Это мы учились технике «смоки айс».

#лучшиекузинынавсегда

Гладкая кожа. Широкие улыбки. Эти девушки еще не знают, что наутро от них не останется и следа.

Я смотрю на себя прежнюю, а на экране монитора отражается еще и мое нынешнее лицо. В нем все не так. Я вижу только шрамы.

Я со стуком захлопываю крышку ноутбука.

В душу заползает знакомая темнота. Та же постепенно нарастающая боль, которую я испытала, узнав о смерти родителей. То же желанное ощущение пустоты, с которым я лежала на траве, глядя на звезды.

Мрак никогда по-настоящему не уходит. Я просто держу его на расстоянии, чтобы он не затянул меня.

Темнота проще.

В ней спокойно.

Ни мыслей, ни чувств.

Если я останусь в ней надолго, то уже не выберусь.

Темнота подкрадывается, когда мечты об изменении в лице, о сцене и парне ускользают.

Вновь бросается в глаза мое отражение в стеклянной дверце шкафчика Сары, где Барби с идеальной кожей и анатомически невозможными талиями насмехаются надо мной.

Я швыряю парик в отражение изуродованной девушки.

Глядя на нее сейчас, я чувствую то же самое, что и в нашу первую встречу: кто в силах смотреть на такое лицо?

Кто сможет полюбить ее?

30 марта

Я знала, что мое лицо ужасно.

Разве можно этого не знать?

Это заметно по тому, как все на меня смотрели.

Пурпурно-розовые завитки на моем теле.

Я знала.

И не смотрела.

Целый месяц.

Пока Кора и врачи не заявили, что пора.

В зеркале

незнакомка.

Сшитое из лоскутков лицо.

Персонаж из кошмаров Тима Бёртона [18] Тим Бёртон (род. 25 августа 1958 г.) – американский кинорежиссер, продюсер, мультипликатор, клипмейкер и писатель. Он наиболее известен своими фильмами с макабрическими и готическими элементами и черным юмором. .

В коростах и ранах, неузнаваемая.

Белые лоскуты.

Розовые лоскуты.

Бугристые, словно застывший воск, лоскуты.

Кожа где-то туго натянута,

а где-то свободно висит –

помесь скелета с зомби.

Словно в зеркале комнаты смеха,

все или слишком большое, или слишком маленькое,

слишком не я.

Вместо губ – толстые розовые гусеницы.