Эрин Стюарт - Шрамы как крылья

– Но ведь так и есть. Прежняя я исчезла.

Пайпер садится, ее глаза едва видны в темноте.

– Так давай найдем ее! – Она достает из заднего кармана джинсов какой-то листок и кладет его между нами. – Прослушивание в пятницу.

– Клубы школы «Перекресток», – читаю я вслух.

Слова «Весенний мюзикл» обведены черным маркером.

– Издеваешься?

– Выслушай меня, – Пайпер говорит быстро и взволнованно. – Первый шаг – сделать то, что ты делала раньше. Возродить эту часть себя.

Я представляю себя до пожара, стоящую на сцене моей прежней школы. Мама фотографирует на телефон, а папа громко аплодирует, а потом пронзительно свистит, сунув в рот два пальца. Но сцена теперь в одном списке с пением, прическами, купальниками, косметикой – во все растущем «Списке вещей, исчезнувших в огне».

– Это лицо не годится для света прожекторов, им только детей пугать.

Пайпер смеется.

– Да уж, твое лицо идеально подходит для радио.

– Мое лицо подходит для проживания под землей. Такой клуб есть?

Пайпер со вздохом тычет пальцем в середину листа.

– Вот! «Антисоциальный кружок»: мы обедаем за кулисами, ищем способы исчезнуть и надеемся однажды полностью слиться с пейзажем.

– Запиши меня!

– Погоди-ка… А ты же уже руководитель этого кружка!

Я бросаю в нее попкорном. Поймав несколько штучек, Пайпер сует их в рот.

– А ты? – спрашиваю я.

– А что я?

– Почему ты больше не играешь в спектаклях? Я слышала, как Асад тебя про это спрашивал.

Пайпер пожимает плечами.

– Ну… Я дружила с некоторыми девочками из театральной студии, но потом с ними случилась звездная болезнь, а я этого не выношу.

– А я, значит, вынесу?

– Ты новенькая, у них нет причин ненавидеть тебя.

Я ложусь обратно на батут и смотрю в ночное небо. Дыхание вырывается облачками. Я думаю об отце, который говорил мне, восьмилетке, что моя жизнь безгранична, как галактики. «Стреляй в самые высокие звезды, Ава, и ты обязательно попадешь в какую-нибудь из них. Но сначала нужно выстрелить».

Что бы он сказал сейчас, увидев, как я прячусь в спальне и смотрю на афиши, не думая никуда стрелять? Пусть мое двухнедельное испытание фактически закончено, он посоветовал бы мне вернуться на сцену.

Сказал бы стрелять.

Батут качается под нами, когда я резко сажусь и выхватываю у Пайпер листок.

– Если я останусь в школе…

Пайпер торжествующе вскидывает руки.

– Если останусь, то лишь при одном условии: ты тоже пойдешь на прослушивание.

Скривившись, Пайпер опускает руки.

– Театр? Ни за что!

– Тогда выбирай что-то еще. Что ты любила делать до аварии?

– Играть в волейбол. Но сейчас мне это недоступно. – Пайпер кивает на кресло-каталку.

– И не надейся, если я – с моим лицом – иду в театральный кружок, то ты найдешь способ вернуться на поле со своими ногами.

Прищурившись, Пайпер переводит взгляд с меня на кресло.

– И тогда ты останешься? – уточняет она.

– Останусь.

Лучезарно улыбаясь, Пайпер крепко жмет мне руку.

– Договорились!

9 марта

Я мало что помню.

Только жар.

И дым.

Везде.

Он поедает меня.

И вдруг исчезает.

Но не отступает.

А перемещается.

Внутрь меня.

Каждый выдох

обжигающе горяч.

Я пытаюсь кричать.

Но голоса нет,

лишь боль.

Я проглотила огонь.

Падаю на спину.

Я помню запах.

Себя.

Горящей.

Рассудок кричит:

«Беги!»

Но тело не слушается.

Лишь руки слабо двигаются.

Воздух словно превратился в бетон.

Где моя рука?

Лишь

лоскуты кожи

и кости

на месте пальцев.

Что со мной?

Боль.

Накатывает.

Пока

не остается ничего,

кроме боли.

«Останься со мной»

Голос.

Лицо.

Соседка

качает мое тело

туда

и

сюда

Тянет

Тянет

Тянет

Она

Сбивает огонь

С меня.

Ее губы говорят:

«С тобой все будет в порядке».

В ее глазах совсем иное.

Темнота

Смыкается вокруг

Словно телескоп.

Тихо.

Спокойно.

«Держись!» говорит она.

За что?

За боль?

жар?

панику?

Темнота манит.

Я хочу избавиться

от

боли

жара

паники.

«Держись! Ради родителей».