Катрин Лове - Месье и мадам Рива

Сначала он позвонил Розе Фишель. Она едва проснулась и еще не успела снять ночную рубашку. Это она любезно уточнила. Господин Симон говорил менее сдержанно, чем обычно; видимо, бессмысленная ночная битва со страхами за несколько несчастных минут сна развязала ему язык. В четверг утром Роза Фишель, с которой Эрмина исправно обменивалась новостями и гуляла, подтвердила, что супруги Рива должны находиться дома. Слушая господина Симона, она также осознала, что не видела Эрмину и не говорила с ней с утра понедельника, то есть уже примерно три дня, в чем нет ничего сверхъестественного, и, однако, Жан-Батист сделал еще несколько быстрых звонков, всполошил довольно много народа с одной целью — найти телефон Жонаса Рива. В конце концов тем же утром общими усилиями телефон нашли. Но лишь поздно вечером сын месье и мадам Рива перезвонил господину Симону. Секретарша Жонаса Рива немедленно переадресовала боссу все сообщения, полученные из родной деревни его родителей. Увы, у сына Рива в тот день был тяжелый график. Увидев несколько сообщений от людей, о которых Жонас давно позабыл, он хотел отругать секретаршу, но не сделал этого, потому что времени не хватило. Лишь расставшись с последним клиентом, казахом, пригласившим Жонаса в бар выпить траппы, Рива вспомнил о звонках знакомых его родителей, которые никогда раньше не давали о себе знать. Сын Рива сел в такси и попросил отвезти его домой, а не на парковку в центр города, где он оставил машину. Несмотря на выпитую траппу, Жонас Рива оказался в состоянии вспомнить, что человек по фамилии Симон, звонивший как минимум три раза, — тот самый старый сосед, о котором родители часто упоминали по разным поводам. Сын Рива позвонил Жан-Батисту прямо из такси, старик ответил сразу же. Короткий разговор позволил прояснить ситуацию. Но объяснение, которое обычно все упрощает, на этот раз все усложнило. Жан-Батист растревожился пуще прежнего. Жонас Рива утверждал, что родители должны быть дома, но все возможно. Он говорил нервно. С их причудами возможно все на свете. Взять хотя бы нелепую идею отправиться в Румынию. Они с этой Румынией забыли о здравом смысле. Да, они пока не уехали, но есть еще одно объяснение их исчезновения — я, которую Жонас Рива описал как (цитирую) «крайне подозрительную интриганку», с которой его родители недавно связались, не понимая, что их пытаются надуть. «Вполне вероятно, — заявил сын Рива, — что, всучив родителям билеты в Бухарест и бог знает куда еще, эта женщина впарила им дополнительный баснословно дорогой и бессмысленный тур в какую-нибудь дыру. Под маской недотроги, — продолжал Рива, — скрывается типичная алчная стерва, которая не остановится ни перед чем, не пожалеет даже старых уязвимых людей». Слушая свирепеющего адвоката Рива, господин Симон наконец понял, кого Жонас изобличает с такой яростью. Жан-Батист попытался возразить — по крайней мере, так он мне потом сказал, — объяснив Жонасу, что видел меня и я произвела на него прекрасное впечатление. Господин Симон даже уверил меня, что произнес нечто вроде: она показалась мне, напротив, доброй и способной к сопереживанию, человеком, который вовсе не собирается ничего продавать, а стремится к созерцанию, общению, взаимопониманию. Сын Рива не захотел слушать старика тем вечером в четверг. В его глазах проблемой было не беспричинное исчезновение родителей, которых никто не видел уже два дня и три ночи, а я, опасная женщина, мошенница, подлежащая немедленному аресту за все мои грехи. Жонас Рива заявил, что располагает неопровержимым доказательством моих дурных намерений, а именно длинным письмом, которое я отправила ему в ответ на его вежливое предупреждение. Письмо доказывало, до какой степени извращенным сознанием я обладаю. Сын Рива рассуждал столь категорично, что Жан-Батист повесил трубку, убежденный в том, что его соседи стали жертвами непорядочной коварной женщины, которая воспользовалась их добросердечностью и щедростью. Однако уже спустя несколько минут после разговора господин Симон понял, что аргументы Жонаса ни в какие ворота не лезут. Жан-Батист решил, что если после бессонной ночи, которая его ожидала, супруги Рива не вернутся домой, он пойдет прямиком в полицию. И будь что будет.

Пятница выдалась почти обыкновенной. Вся деревня знала о необъяснимом исчезновении супругов Рива, о том, что они не гостят у детей в городе, о том, что они до сих пор не уехали в Румынию. Или на Корсику? Куда они там собирались? Люди также знали, что, пока они задавались вопросами, супруги не вернулись домой. Оставалось только ждать. И пятница протекала как обычно, потому что всеобщая неуверенность и тревога не переросли в полномасштабную драму. Каждый занимался своим делом. Редкие крестьяне, которые не опустили руки из-за растущих долгов и сокращения субсидий, начали косить траву на лугах. Приближалась середина июня, а весь май шли дожди, и трава вымахала высоченная. Утром детишки на почтовом грузовике добрались кто до школы, кто до коллежа, кто до образовательного центра, до которого после грузовика еще надо было ехать на электричке. Когда-то детей развозил специальный автобус, предоставленный управлением общественного транспорта. Но вот уже пятнадцать лет, как детишек развозил грузовичок. Тем утром отцы семейств, как всегда, рано отправились на работу, не дождавшись, пока проснутся домочадцы. Кормильцы скрещивали пальцы, молясь на работодателей, которые обеспечивали не бог весть какую зарплату, но по крайней мере доход, позволяющий платить по счетам. Пальцы скрещивались почти до боли: только бы предприятие не закрылось, только бы работодатель не сменил место пребывания, как сделали многие за последние годы. А уж что там производят на этих предприятиях — вещи или вещества — кому какое дело? Никому и в голову не приходило критиковать производство, беспокоиться о безопасности. Люди были заняты главным — своим доходом. Женщинам и старикам никто не указывал, что они должны делать. В основном женщины ухаживали за стариками, за детьми, за внуками, занимались хозяйством, подрабатывали, если удавалось найти способ и не тратить время на дорогу в офис. Единственный вопрос, которым задавались эти женщины, когда никто за ними не наблюдал и не просил о какой-нибудь услуге: наступит ли день, когда можно будет наконец передохнуть?