Катрин Лове - Месье и мадам Рива

— Спасибо, месье, за ваш рассказ. Я многое узнала. Прежде чем перейти к сути моего вопроса…

— Пресловутые селективные ингибиторы обратного захвата серотонина?

— Они самые. Прежде чем поговорить об этом чуде, я хотела бы спросить у вас, что бы вы сделали, если бы фармацевтические компании все-таки предложили вам разнообразные семинары и повышение квалификации в прекрасных условиях, в пятизвездочном СПА-отеле с бесплатным баром, в интересном, с точки зрения культуры, городе, а затем вас бы ненавязчиво попросили поспособствовать продаже розовых капсул вместо голубых, и взамен бы вы регулярно получали, скажем так, премии, которые позволили бы вам сто раз отремонтировать шале?

— Вы говорите невероятные вещи, мадам, потому что — вообразите — я сам неоднократно задавался этим вопросом!

— Я так и думала.

— Да-да.

— И?

— Я задавался этим вопросом. Да. Много раз. Но ответа не нашел. Может, его и нет. Увы.

— Позвольте заметить, господин фармацевт, ваша прямота вызывает уважение. Даже если вам и непросто произносить вслух то, что вы произносите. Я говорю как ваша потенциальная клиентка.

— Да уж. Так что мы будем делать с вашим рецептом?

— А что вы посоветуете?

— Зависит от ситуации. Что сказал ваш врач?

— Ох, знаете…

— Что он сказал?

— Мой доктор — женщина. Она родом из Боливии. Очень прагматичная. Она делает макеты самолетов, умеет управлять настоящими самолетами и собирается все бросить и уехать сажать капусту за тысячу километров отсюда.

— Ясно. Но что она говорит о вашем состоянии?

— Она говорит, что сейчас в моей жизни не лучшая полоса, но я должна радоваться тому, что хорошо сплю.

— Вы действительно хорошо спите?

— Как убитая.

— Вам повезло!

— А вы спите плохо?

— Ужасно!

— Как жаль!

— И не говорите.

— И как вы с этим справляетесь? Принимаете ингибиторы… как их там? Ну, вы меня поняли.

— Не совсем. Я скорее склонен выпивать пару бокальчиков или… несколько… иногда много… или курить этот… в общем, буду признателен, если вы сделаете вид, что ничего не слышали.

— Я могила, месье.

— Так чем я могу вам помочь, мадам?

— Будьте любезны, посоветуйте мне бальзам для губ. Такой, чтоб хорошо увлажнял, с приятным, но не слишком сильным запахом и из натуральных продуктов! Пожалуйста!

Утром пришло письмо.

Конверт не выглядел как те, в которых присылают квитанции за газ, за квартиру, за электричество, страховки, напоминания о членских взносах, выписки из налоговой, абонементы, кредитные карты. Бумага была грубее и не совсем белая. Закрывался конверт тоже не обычным прямоугольником, а равнобедренным треугольником, напоминающим крышу дома с детского рисунка, домика со ставнями, дверью, дымящейся трубой, а рядышком на лужайке — идеальной семьей и котом с длинными усами. Кто в наше время пользуется такими конвертами?

Разглядывая конверт утром в конце мая, я ощутила разочарование. Я вспомнила далекое прошлое, в котором один мужчина по фамилии Лендеман от руки писал мне длинные письма и отправлял их в похожих конвертах с марками чужой страны, к которой я до сих пор привязана вопреки здравому смыслу. Я всегда знала, что Джон — распространенное имя, к которому я почему-то отношусь с большим трепетом, — покупал конверты в специальном магазине у себя на родине или в Италии, потому что в том месте, где он жил и откуда мне писал, найти такие восхитительные канцелярские товары невозможно. Помню, что лишь дотрагиваясь до конверта — и, кстати, не так уж и давно это было, — я осознавала, как нам с Джоном Лендеманом повезло встретить друг друга. Текстура конверта, изысканного, мягкого и одновременного твердого, с белыми и красновато-коричневыми, почти золотистыми прожилками, предупреждала меня о том, что внутри спрятаны прекрасные точные слова, выстроенные фразы, перемежающиеся в загадочном ритме любовного танца.

Именно таким — идеальным и загадочным — мне представлялся почерк единственного мужчины, которого я когда-либо любила. Разумеется, Джон был простым смертным. И разумеется, как простой смертный, он точно не знал, чего хочет, вернее знал, но спустя час или сутки одно желание превращалось в другое, третье и так далее. К счастью, тогда я уже понимала, что мужчины — это мужчины, да и женщины — те еще штучки. Поэтому я просто наслаждалась тем, что в моей перенасыщенной, как некоторые гобелены, жизни на фоне всевозможных знакомых наконец появился тот самый мужчина. По фамилии Лендеман. Я уже говорила, что он был простым смертным, таким же, как все. Отличало его лишь одно качество, которое мне особенно дорого, — способность и умение взвешивать, осязать, собирать и разбирать, полировать, поглаживать, похлопывать, чинить и смаковать слова — как в разговоре, так и на письме. Вскоре я поняла, что Джон прилагает столько усилий не просто ради красивого результата. Он не был чужд языковой эстетике, но прежде всего старался, дабы описать все оттенки того чуда — не побоюсь этого высокого слова, — которое нас связывало и которое содержало в себе, помимо энергии жизни, смертельный яд. Джон хотел разделить со мной чудо и часто шутил, называя его отравленным подарком. Я, будучи читателем-визуалом, сразу представляла себе, как мы с ним идем навстречу друг другу, притягиваемые непреодолимыми чарами, и оказываемся во тьме, где нам суждено выпить зеленый, словно нефрит, яд.