Лариса Исарова - Задача со многими неизвестными

Об этой девочке можно было сказать многое, но она была совсем не красавица, скорее наоборот: и волосы жидковаты, и кожа плохая, и рот большой, бледный…

— «Мадонна в гроте», так, кажется…

Да, это было сильнее, чем их стихи. Но чего не увидит любовь. Я старалась держать себя в руках, не улыбнуться, и Кожинов пояснил:

— У них взгляд один, честное слово! Вот она так же на меня смотрит, когда я вдруг все забуду у доски, и я вспоминаю сразу.

Девочка смотрела на Кожинова удивительно лучистыми глазами. Под ее взглядом он выпрямился, расправил плечи, и я увидела, что он-то красив, по-настоящему красив, несмотря на нелепую стрижку, этот высокий стройный мальчик, ставший юношей…

А в десятом классе я получила от него такое сочинение: «Чем мне дорог Маяковский?».

«Каждый человек влюбляется. Один раньше, другой позже. Знаете, как это здорово! Хочется улыбаться и смеяться. На сердце так нормально, что невозможно описать. Хочется бежать, ехать, дарить людям радость, доброту. Но это только вначале. Потом приходят сложности и бесконечные вопросы: «Любит ли она?», «Если не любит, то почему?», «Кого она любит?», «Чем я хуже?» Но приходит время, и все вопросы летят к черту. Любим! Любим! И вот Маяковский в такие минуты мне был просто необходим. Он доказывал, что чистая любовь — не мираж, не иллюзия, хотя ему и досталась любовь без взаимности. Другой бы решил, что все в жизни фальшь, ложь, но Маяковский пронес веру в любовь через все произведения. И закончу я эту работу моими любимыми строчками:

Я поставила ему «пять», и Цыганкова так обрадовалась, что даже не обратила внимания на свою тройку. Она продолжала его опекать, но с каждым месяцем ему было легче, с каждым месяцем он все свободнее включался в учебу, а в конце десятого класса сказал мне, что твердо решил идти в военное училище.

— Я там буду на всем готовом, ну и заработок сразу приличный, и Оля сможет спокойно учиться, когда мы поженимся…

— А это решено твердо?

Он удивленно посмотрел на меня, и я почувствовала, что совершила страшную бестактность, даже на секунду усомнившись в этом.

— А как же иначе? Что я без нее?

Его огромные глаза с мохнатыми ресницами были удивительно откровенны. Девочка, которая пришла к нему в трудную минуту, стала сразу и навсегда единственной. Но она, каковы были ее планы? Ведь она мечтала об авиации, бредила космосом, она собиралась начать со школы ДОСААФ, стать парашютисткой — лавры Терешковой мучили ее наяву и во сне. Но Цыганкова сказала мне, что временно решила отложить исполнение мечты.

— Понимаете, я успею, пусть он сначала станет на ноги. Пусть поверит в себя до конца. Он даже сам еще не знает, что может…

— А ты знаешь?..

Она гордо улыбнулась:

— Знаю, у него нет от меня секретов. Ему бы только забыть о своем детстве… Об этом «отце». Представляете, он до сих пор белеет, когда его голос слышит…

Она страдальчески свела брови.

— Вот поэтому я и пойду в медучилище, ему иногда может понадобиться медсестра.

Да, у этой пары не было конфликтов. Именно они первыми поженились. И однажды, спустя несколько лет, пришли ко мне.

Как и раньше, Кожинов смущался, хотя военная форма сделала его подтянутее, мужественнее, как и раньше, он ломал в смущении пальцы, как и раньше, первой скрипкой в их дуэте была Цыганкова. И ей была поручена речь:

— Мы знаем, что если бы не вы — его еще в девятом отчислили бы из школы… как неполноценного.

Кожинов кивнул, облизывая губы.

— И еще — спасибо за стихи, вернее, что вы нас отучили их писать. — Она засмеялась, и Кожинов улыбнулся, восхищенно глядя на жену.

— Мы дикарями были, вот и пытались рифмовать, а после тех стихов, что вы нам стали читать, делать это было стыдно…

И я почувствовала, что не зря вернулась в школу…

Когда новая ученица приходит в класс в середине года, на нее невольно обращаешь больше внимания, чем на других, уже привычных и знакомых. Ждешь сюрприза, не зная точно — хорошего или плохого. Появление Птицыной в январе в девятом классе мне запомнилось потому, что она села сзади и даже на фоне таких рослых мальчиков, Барсова и Петрякова, не казалась маленькой. И еще она подчеркнуто модно была одета — в коричневом брючном костюме, на котором выглядел фиговым листком крошечный черный передник. Да и прическа ее, с химической укладкой крашеных волос, резко выделяла Птицыну среди остальных девочек. Нет, Птицына не казалась хорошенькой. Ее портил срезанный подбородок и всегда полуоткрытый рот. Но глаза ее мне понравились. Глаза были большие, смеющиеся. Она с юмором воспринимала все происходящее в классе: и мои лекции, и сочинения, и ответы школьников.