Леонид Симачёв - Ленинградский коверкот

Ночью Сашка Броцман колдовал над гирокомпасом в навигационной шахте: от жары поднялась температура жидкости, и сработала сигнализация, когда в люк просунул свою пего-лохматую голову Гиляз.

— Сашка… — почему-то шепотом окликнул он. — Отправишь седни, а?.. — Выпученными от наклона глазами он смотрел сверху и протягивал писульку. Усы у него выжидающе шевелились.

— Попробуем.

Из команды Гиляз был, пожалуй, старше всех. Сашке нравилось, с какой непосредственностью он подавал радиограммы, передавая в каждой несколько приветов своим бесчисленным родственникам в Казани, делая трогательные ошибки в ласковых и нежных словах, обращенных к жене: «ПАЧЕМУ МОЛЧИШ ПИШИ СВОЕЙ ЖИЗНИ КАК УЧАЦА ДОЧЬКИ ЦЫЛУЮ = ГИЛЯЗ», — прочитал Сашка и положил бумажку в карман рубашки, где за день накопилось десятка полтора подобных листочков.

…Уперевшись ногой в основание передатчика, свободной рукой держась за край стола, Сашка сидел за ключом и тщетно, переходя с одной рабочей частоты на другую, выстукивал позывной центра: УКА… УКА… УКА… Тут тихо отодвинулась дверь, и заглянул сутки не спавший Васильев:

— Саша, — он виновато улыбнулся. — Радар скис…

Сашка Броцман смотрел на экран. Развертка локатора стояла на одном месте — слева по корме судна. Он снял высокое напряжение.

— Мотор на антенне полетел, — сказал он Васильеву. — Я предупреждал вас… Сейчас слазаю проверю. Если не заклинило — наше счастье. Вручную можно разворачивать и периодически, по секторам, просматривать…

— Броцман, здесь контейнеровозы японские ходят, танкера! — с жестяным оттенком заговорил Борис Клавдиевич. Он стоял у рычага сирены, давая гудки через равные промежутки времени.

— Погодите, старпом, — прервал его Васильев. — Сходите за боцманом, — обратился он к рулевому. — Пусть захватит монтажный пояс, а вы, Клавдич, возьмите руль.

Через минуту в рубку поднялся почерневший и осунувшийся боцман. Цепь монтажного пояса тихо позванивала.

— Быков, — обратился капитан. — Тут такое дело… Объясни все, Саша.

— Значит, Боря, так, — заговорил Сашка. — Попробуешь провернуть антенну у радара. Если крутится, то привяжи кончик и осторожно повращаешь вокруг оси. Только под рупор сам не лезь! Хоть и маленькое, но все же облучение… А если мертво стоит — то сразу назад. Понял?

Боцман уже надел дождевик и стал отдраивать дверь на крыло рубки.

— Пояс!.. Пояс не забывай пристегивать! — крикнул Васильев вслед.

Сашка подошел к локатору, выждал минуты три-четыре, которые понадобятся боцману, чтобы добраться и освоиться, и включил высокое.

Линия развертки уже натужно ползла по кругу, высвечивая мелкие крапинки вспененных валов. Милях в пяти справа крупно сверкнула большая точка.

— Это тринадцатый приблизился, — пояснил Сашке Васильев. — Клавдич, сообщите соседу, что у нас радар дохлый. Пусть корректируют.

В рубку ввалился мокрый боцман.

— Молодец, боцман, — поблагодарил Васильев. — Через полчаса сможешь проделать то же самое?

Быков угрюмо кивнул и спустился к себе.

— И говорить человеку не хочется. Видишь, Броцман, что с ним баба сделала? — нарушил молчание Борис Клавдиевич. Он почувствовал облегчение от того, что выход найден, что капитан взял бразды правления и остаток вахты пройдет без нервотрепки. — Ты жениться не думаешь?..

Сашка направился в радиорубку.

— Не задевайте вы молодежь, Борис Клавдиевич, — теперь нарушил молчание Васильев. — Вы подчеркнуто выхолощенно живете, Борис Клавдиевич. От и до. Пресноватенько-с, знаете?.. — от усталости прорвался он. — Лет до ста проживете. И даже проплаваете, — снова не сдержался он.

Борис Клавдиевич обиженно направился к рации и стал вызывать на связь тринадцатый.

К утреннему капчасу поутихло. Появилась видимость кабельтова в два-три, но по флангам флотилию трепало по-прежнему. Стало ясно, что китобоец в середине циклона и передний фронт они миновали. Все вздохнули облегченно: задний фронт — это уже начало конца.

В эти-то притихшие полчаса Сашка и зацепился за центр. Быстро, торопясь, отбулькал все радиограммы про любовь, продублировав на всякий случай Гилязову с его татарскими именами и отчествами. А перед тем как распрощаться, все-таки решил заодно дать и маме в Бийск… «Жив, здоров, чувствую себя отлично, не скучай, береги себя, я люблю тебя, мама».

Дождь утихал. Волны хлюпали о бетонный мол, косо уходящий далеко в море; там, где мол обрывался, светил, вращаясь, прожектор. Луч прожектора гладил ночную воду, мокрый песок и мол, блестящий после дождя и похожий на огромную саблю.