Илья Шнейдер: Записки старого москвича

С этим же номером они выступили и на концерте, организованном для членов Конгресса Коминтерна, происходившем в бывшем Большом зале Российского благородного собрания, ныне известного всей стране, как Колонный зал Дома союзов. Художественный подотдел Моссовета, которым ведала тогда Каменева, поручил мне как режиссеру отдела и организацию и проведение этого ответственного концерта, причем Каменева упрямо настаивала, чтобы объявление исполняемых на концерте номеров производилось на трех языках: русском, французском и немецком. Мы доказывали, что трехкратное повторение в коротких фразах фамилий композиторов и исполнителей, одинаково звучащих на всех этих языках, будет только вызывать смех аудитории, но Каменева настояла на своем, и поэтому порученная мне почетная роль ведущего такого ответственного концерта была для меня отравлена. К тому же я опасался за свой неважный французский прононс. Но на концерте я не мог удерживаться от улыбки при нудном и ненужном повторении одного и того же на трех языках, и аудитория весело отвечала мне оживлением в зале, прекрасно поняв, что я выполняю чей-то нелепый приказ.

В зале, несмотря на лето, было холодно. Артисты тоже ежились и кутались в теплое, ожидая в круглом зальце позади эстрады своего выступления. Гельцер в белой пачке, со страусовым эгретом в прическе вышла перед «pas de deux» в зал и стала «разогреваться», опершись рукой о холодную мраморную колонну и энергично отстукивая «маленькие батманы» попеременно то одной, то другой ногой, на которых поверх шелкового розового трико были временно натянуты грубые шерстяные гетры.

Я уже готов бы объявить танец, когда внезапно иссяк свет в величественных хрустальных люстрах и все погрузилось в темноту и в мгновенно наступившую тишину, в которой снова зазвучало прервавшееся было размеренное постукивание и шарканье гельцеровских «маленьких батманов».

Так же внезапно все залило опять светом, и я увидел, как Гельцер продолжает «разогреваться», опираясь не на колонну, откуда она отошла в темноте, а крепко уцепившись рукой за чье-то плечо…

Я объявил pas de deux и, сбегая по приставленной к эстраде лесенке, заметил сидевшего на ее ступеньках человека, быстро писавшего что-то в записной книжке.

Немного погодя я снова вышел из круглого зальца к эстраде и заметил, что человек этот, повернув голову к танцующим, смотрит на заканчивающееся adagio, а потом внимательно следит, как Гельцер проводит в стремительном темпе свою вариацию.

Под гром аплодисментов балерина сбежала с лесенки. Человек, сидевший на ступеньках, повернул вслед Гельцер голову, похлопал в ладоши и улыбнулся.

Я взглянул на его лицо и прирос к паркетному полу: прямо передо мной на расстоянии каких-нибудь двух-трех шагов сидел Ленин!

Я уже не видел ни мужской вариации, ни коды, ни финала, я видел одного только Ленина, который продолжал писать и время от времени взглядывал на сцену.

Мое сердце колотилось, я не мог отвести взгляда от такой знакомой по портретам фигуры Владимира Ильича, его головы, большого лба, от усов и бородки, удививших меня своим рыжеватым цветом, и не верил своим глазам, не верил, что наяву, так близко вижу Ленина.

Гельцер и Тихомиров сбежали с лесенки, и Ленин снова заулыбался и захлопал в ладоши. Потом он встал и, глядя в свою записную книжку, прошел в дверь, за которой стрекотали пишущие машинки.

Я побежал к Гельцер и Тихомирову и сказал им, кто сидел сейчас на лесенке, улыбался им и аплодировал. Они бросились обратно к эстраде, но Ленин, видимо, надолго остался в машинописном бюро, диктуя, должно быть, свои записи, в которые он углубился, сидя на ступеньках и не слыша временами ни музыки Минкуса, ни оглушительных аплодисментов и криков «браво».

И много лет спустя, в ленинские дни на концертах у меня начинало сильно колотиться сердце, когда в закулисной полутьме Я наталкивался на тихо стоящего Ленина, и мне приходилось делать усилие, чтобы вернуться к реальности, понять, что это Щукин, или Штраух, или Смирнов, ожидающие своего выступления в отрывке из пьесы о Владимире Ильиче, и чтобы с болью ощутить, что давным-давно уже в прошлом тот незабываемый вечер и Ленин, сидящий с записной книжкой на ступеньках у белой колонны…

Молодую Советскую республику терзали злые силы всего мира, замкнувшие ее в круг беспощадных войн.

Немцы с тяжким Брестским миром, Америка, Англия, Франция, Япония, белые генералы, ставленники Антанты: Корнилов, Юденич, Алексеев, Деникин, Краснов, Мамонтов, Врангель, адмирал Колчак, Шкуро, язва махновщины, Антонов и другие «батьки», чехословаки, белополяки, заговоры главы английской миссии Локкарта в самой Москве и Савинкова в Ярославле, белый террор, вооруженные выступления «левых» эсеров, анархисты, муссаватисты, меньшевики, дашнаки и паки и паки…