Жан Лаффит - Весенние ласточки

Шарль Морен по своей привычке пошевелил тремя оставшимися пальцами правой руки, и его лицо снова озарила улыбка, которая почти никогда его не покидала.

— Да, друг, борьба, ничего не поделаешь. И все равно мы им доставим неприятностей больше, чем они нам. Кстати, говорят, твоя жена добилась блистательных успехов в своем комитете?

— Откуда ты знаешь?

— Прочел в бюллетене движения. В шестом районе Парижа собрано три тысячи подписей против перевооружения Германии. В том же бюллетене помещена фотография какой-то консьержки, она одна собрала четыреста подписей.

Ирэн, покраснев, взяла статью.

— Да, это Томасен, так я и думала.

— А мы создадим департаментский комитет. Боевая будет организация.

Луи и Шарль виделись довольно часто. Морен снимал комнату, в которой раньше, до своего знакомства с Ирэн, жил Луи. К тому же они были соседями, и Морен иногда заходил к Фурнье поужинать.

Они обсудили еще раз практические меры, которые следовало принять для защиты Беро. Роз уже рассказала о случившемся бержеракским коммунистам. Теперь нужно связаться с соответствующими организациями, поставить в известность федерацию Бордо, договориться об адвокате, написать статью в газету, продолжить переговоры с префектурой, организовать делегации…

— Словом, — сказал Морен, — пустить в ход все имеющиеся у нас средства.

Луи и Ирэн предложили свои услуги. Морен дал им несколько адресов жителей Палисака, с которыми надо было повидаться.

— Как держится Сервэ? — спросил Луи.

— Хорошо, а что?

— Он как-то странно вел себя.

— А у него такой характер. Он кажется легкомысленным, но на самом деле очень предан нам. Мы ему ставим в упрек, что он забросил своих бывших товарищей — социалистов. У них в Палисаке появился новый учитель, социалист, неплохой человек.

Луи и Ирэн не хотели отнимать время у Морена и, увидев, что в кабинет вошли несколько человек, встали.

— У вас есть на чем уехать?

— Да, на грузовике Пораваля, он приехал за каким-то товаром. Эжен, его шофер, должно быть, уже ждет нас…

— Только не уезжайте из Дордони, не побывав у нас.

— Ладно, да мы увидимся до этого…

— Подождите минутку, — нагнал их Морен в коридоре. — Я еще никому не говорил — кажется, наконец-то Роз станет мамой.

— Поздравляю, старина. Ты счастлив?

— Еще бы!

Ирэн украдкой вытерла слезы.

— Видишь, не надо терять надежду, — сказал Луи. — Роз на четыре года старше тебя, да и я моложе Шарля.

— Вы говорите — не отчаиваться. Легко сказать! А кто будет работать? Они забрали мужа, и скоро уйдет сын.

Сидони была растеряна. Ирэн пыталась ее утешить, объяснила ей, что в Палисаке уже качали собирать подписи под петицией за освобождение ее мужа… Организуются другие комитеты защиты… Товарищи из Бордо поддерживают с ним связь… Каждый день его будет навещать адвокат, которого Луи знает…

— Ладно, а как же с виноградом? Кто его будет собирать? И чего ради Рожэ так старался? В сорок четвертом году он всех нас бросил и ушел в макИ, подумать только! И вот награда. За дом еще не все выплачено… Хорошо, хоть вы оба со мной.

И все же Сидони нелегко было сломить. Она поражала и восхищала Ирэн своим трудолюбием и всегда бодрым настроением. Вставала Сидони первой, еще до рассвета, отпирала дверь, отправлялась в сарай за охапкой сухих веток и растапливала большую плиту. Часто в горячей золе еще сохранялись тлеющие угольки, и достаточно было хорошенько подуть, чтобы вспыхнул огонь. Но бывало, что дрова сырели, западный ветер загонял дым обратно, сбивая хлопья сажи, и разжечь огонь было очень трудно. Сидони выгоняла кошек, спавших в плите, выгребала в корзину золу, высыпала ее в уголок за сараем и снова принималась раздувать огонь. Как только дрова разгорались, она бежала к колодцу, приносила ведро воды, наполняла большой котел и, подняв его обеими руками, вешала на крюк над огнем. К этому времени поднимались мужчины, и пока они возились в хлеве, Сидони подметала кухню и одновременно готовила им кофе. После этого она выгоняла скотину, насыпала зерно курам, ставила корм уткам, давала траву кроликам и возвращалась на кухню, чтобы заварить похлебку для собак (у них были две охотничьи собаки и одна овчарка, втроем они съедали в день несколько фунтов хлеба). Ей не всегда удавалось помыться до утреннего завтрака, так как надо было перемыть посуду, оставшуюся с вечера, проветрить комнаты, застелить постели… Мужчины усаживались за большой кухонный стол и ограничивались тем, что ставили на клеенку кувшин с вином и клали каравай хлеба.