— Что такое? — Герберт понял и возмутился. — Зелены вы еще соображать! — Потом внимательно посмотрел на смущенного лейтенанта. — Хорошо, завтра я пойду с вами к нотариусу. Позвоните мне. — И не дожидаясь выражений признательности маленького лейтенанта, он пошел прочь.
«Почему я терпеть не могу этого клопа? Такой же офицер, как все мы, и так же не известно, когда ему будет конец, как и всем нам».
По лестнице, как колодец уходившей вниз, он снова спустился в убежище, миновал часовых и толкнул раздвижные двери раздевалки. Молча обменялся рукопожатиями с членами экипажа.
Второй пилот, старший сержант Раф, подал ему комбинезон, затем помог натянуть высотный костюм. Герберт тщательно зашнуровался.
— Вы уже слышали, что сегодня натворил Ленцер? — спросил Раф.
— Да.
— Счастье еще, что у него не было «мандарина».
— Ему-то теперь уже все равно, а для нас было бы лучше, если б он был.
— Что вы!
— Тогда базу закрыли бы по меньшей мере на неделю, и я бы съездил в нормальный мир посмотреть на нормальных людей.
— Да, может, вы и правы.
Герберт повернулся к радисту.
— Пожалуйста, захватите мой шлем в машину.
Он застегнул замки-молнии на штанинах и подтянул ремешки на ботинках. Сколько бы раз он ни надевал этот костюм, он всегда казался себе камерой, вложенной в автомобильную шину. Его смешило, что, садясь, он не ощущал кресла. Летчики, выпив рома после благополучной посадки, тузили друг друга по толстым задам, хохотали до колик и орали: «Ни черта не чувствую, двинь-ка посильнее!»
Из коридора донесся голос:
— Майор Герберт!
Чье-то анемичное лицо заглянуло в дверь.
— Майор Герберт?
— Да.
— Вас вызывает комендант.
— Какого черта?
— Не могу знать. Велел вызвать майора Герберта.
Наконец Герберт справился со своим обмундированием и заковылял за вестовым.
Они прошли длинным коридором с многочисленными поворотами и спустились этажом ниже. Высотный костюм затруднял движения. Встречные оглядывались на Герберта, хотя все штабисты отлично знали людей в резиновой броне.
Герберт стал гадать, зачем его могли вызывать в комендатуру. Он перебирал в уме все служебные поручения последних недель, поданные рапорты, даже частные разговоры. Городишко сплетен и болезненно настороженных штабистов. Здесь каждое слово могло стать предметом серьезного внимания и нескончаемых домыслов руководства базы. «Слишком много я болтаю в последнее время, и ко мне стали хуже относиться. Стал грубым, раздражаюсь из-за всякого пустяка и слишком много пью кофе. Все из-за кофе. И из-за этой рыжей пустыни! Чтоб ее солнце совсем сожгло!»
Он знал, что напрасно копается в памяти. Все равно он будет продолжать болтать то, что не нужно, возмущаться по пустякам и исходить злобой. «А ведь именно теперь, — подумал он, — я должен быть спокойным. Именно теперь, когда я послал записку и окончательно решился…»
Комендант кивнул на кресло.
Это был длинный, тощий, как щепка, человек в чине полковника. На удивление подчиненным, он ни за что не хотел расстаться с пышными, мягкими, вечно нерасчесанными поседевшими усами. Лысый череп он оберегал от солнца, и поэтому кожа у него на голове была такой же белой, как усы.
— Прошу, майор.
Герберт доложил и стал устраиваться в кресле. У него было такое ощущение, будто он повис в воздухе над креслом. Воздушные полости в костюме отделяли его от сидения.
— Полет?
— Как видите.
— Огорчил вас Ленцер?
— Я над этим не задумывался.
— Я был в штабе… — начал комендант.
Герберт подался к столу. Он ожидал известия с гораздо большим нетерпением, чем офицеры, подавшие рапорт об отпуске.
— Я говорил о вашей просьбе.
— И…
— Обещали, что рассмотрят в ближайшее время.
— Только и всего?
— Обещали.
— Немного. Если вы помните, господин полковник, несколько месяцев назад они сказали абсолютно то же самое.
— Припоминаю. Действительно. Тогда мне сказали то же самое. Что же делать, майор!
— Не знаю. Не хочу знать. Я больше не могу.
— Насчет этого лучше помалкивайте. Этим вы можете серьезно навредить себе.
— Хорошо, я буду молчать, хотя мне чертовски хочется выругаться.
— И все же подумайте, ведь вы получаете уйму денег. О таком доходе мечтает не один мелкий хозяйчик во Франции или в Италии. Вам не так уж плохо живется. Разве что работа немного нервная.
— Вы это довольно мягко определили, господин полковник. Но привлекать внимание к себе я не буду, А деньги — это ерунда. Сейчас меня интересуют гражданские линии и больше, пожалуй, ничего.
Читать дальше