Мацей Патковский: Скорпионы

Бунтующий, гневный молодой человек, эдакое капризное дитя атомной эпохи, стал сейчас модным персонажем буржуазной литературы. Но если «бунт» в сочинениях подавляющего большинства различных битников и «сердитых молодых людей» от литературы, собственно, безобидное абстрактное словоборчество, то протест Герберта психологически оправдан и придает повести «Скорпионы» социальную остроту. Гнев Мацея Патковского имеет вполне конкретный адрес. В этом одно из коренных отличий социалистического гуманизма от всякого рода псевдогуманных поделок Запада.

Интерес Мацея Патковского к антивоенной тематике не случаен. Дело тут не только в верности благородным традициям польской литературы, многие представители которой внесли ощутимый творческий вклад в борьбу за мир, но и в самой биографии писателя. Патковский принадлежит к тому поколению поляков, чье детство было растоптано гитлеровской оккупацией. В юности он видел зарево напалмовых пожаров, отраженное в глазах корейских сирот, нашедших убежище на польской земле. Наконец, древний Вроцлав, где живет писатель, все чаще упоминается в подстрекательских речах боннских реваншистов, этой основной ударной силы НАТО. Словом, у Мацея Патковского достаточно поводов ненавидеть войну!

Вот почему, будучи юристом по образованию, он избрал темой своей магистерской диссертации антиправовую сущность ядерной войны. Поэтому и первая повесть Мацея Патковского «Скорпионы» посвящена разоблачению провокационных полетов американских бомбардировщиков с оружием массового уничтожения на борту.

Кроме «Скорпионов», Патковским написаны еще две повести — «Гармоника» и «Юг», рассказывающие о жизни польской молодежи. Произведения его популярны и за пределами Народной Польши. Они переводились на русский, украинский, немецкий (ГДР) и итальянский языки. Сейчас молодой писатель работает над книгой о Советском Союзе, где он побывал дважды. Мацей Патковский принадлежит к тем литераторам, творческий принцип которых — верность актуальной, современной теме.

По сообщениям американской печати, недавно один из участников варварского уничтожения японских городов, майор Клод Изерли, заявил, что человек должен нести ответственность за свои поступки, а попытки прикрыться полученным приказом напоминают доводы Эйхмана. Признания реально существующего американского майора Изерли сродни тому, что пережил майор Герберт из повести «Скорпионы», осознавший свое преступление и вынесший себе приговор от имени народов всего мира.

М. Игнатов

Герберт допил вторую чашку кофе и отодвинул поднос. Потом достал из планшетки маленький конверт и визитную карточку.

«Приходи завтра вечером в «Новые астры», — написал он. — Обязательно. Это очень важно».

Подозвав кельнершу, он расплатился и вручил ей конверт.

— Передайте, пожалуйста, не позже завтрашнего утра.

— Не беспокойтесь, господин майор.

Он посмотрел вслед пухленькой кельнерше, перекинул планшетку через плечо и вышел из офицерской столовой.

Маленькая базарная площадь уже опустела, хотя только начинало смеркаться, Кельнеры в белых кителях вносили в бары плетеные кресла и свертывали маркизы. Из узкой улочки вынырнула машина и хлестнула пенистыми струями воды по остывающим камням мостовой. Грязные потоки смывали в водосточные канавы накопившуюся за день пыль. Дрожащие огни реклам танцевали над витринами магазинов. Даже они потеряли свою яркость под толстым слоем пыли, которая оседала на городок с нависшего над ним угрюмого каменного плоскогорья, изрезанного глубокими оврагами. Плоскогорье, дышащее зноем и гарью сожженных солнцем трав, оттеснило городок на самый край склона, подошва которого уходила в воду залива.

Автобуса еще не было, и Герберт пошел вниз, по разбитой мостовой, зажатой между каменными стенами серых зданий. Улочка террасами спускалась к берегу и скоро вывела его на деревянный мол.

На самом краю шаткого помоста дрожал огонек сигнального фонаря. На фоне залива он казался негасимым язычком лампадки перед алтарем в огромном темно-синем зале храма.

Герберт сел возле фонаря и стал смотреть на тающие во тьме очертания старых суденышек, которые ежедневно доставляли в город продукты, вино, минеральную воду. Над портом, точнее, над наспех сколоченной пристанью нависло замысловато расчлененное кольцо огней. Вверху, у маленькой базарной площади, желтые огоньки сплелись в бессмысленный рисунок. Это говорило о поспешном и небрежном строительстве.