Ричард Райт - Почти мужчина. После наводнения

Вода наконец сошла. По полю, увязая в грязи, шли трое негров — отец, мать, дочка, за ними на короткой веревке плелась изможденная корова. Вот они остановились на пригорке, переложили с плеча на плечо узлы с пожитками. До самого горизонта тянулись поля под толстым слоем ила. Девочка показала тоненьким пальчиком на залепленную грязью лачугу:

— Глянь, пап! Это ведь наш дом?

— Угу. — Мужчина в старом синем комбинезоне стоял, сгорбившись, на лице его застыла растерянность.

Все трое молчали, точно окаменев. Во время наводнения вода в долине поднималась футов на восемь, и сейчас все деревья, кусты, трава были желтые от глины. На земле запеклась корка, местами по ней паутиной побежали трещины. Над голыми полями гулял весенний ветер. Все казалось новым, незнакомым, как в день сотворения мира.

— Курятник снесло, — вздохнула женщина.

— Хлев тоже, — сказал мужчина.

Но горечи в их словах не слышалось.

— Куры, поди, все утонули.

— Угу.

— И дом мисс Флоры снесло, — сказала девочка.

На соседском дворе уцелели только деревья, дома будто и не бывало.

— О господи!

— Сами-то они где?

— Кто ж их знает.

Мужчина спустился с пригорка и в нерешительности остановился.

— Тут где-то дорога проходила.

Но сейчас никакой дороги не было, лишь застывшая рябь желтого ила.

— Том! — позвала женщина. — Гляди, что от наших ворот осталось.

Одинокий столб лежал наполовину занесенный илом. На нем, словно указатель, торчала ржавая петля. Том снял ее и зажал в руке. Зачем она ему, он и сам не знал. Подержав немного, бросил ее и сказал:

— Ладно, пошли. Посмотрим, что там у нас.

Хибарка стояла в низине, и грязь там еще не затвердела.

— Мэй, дай-ка мешок с известкой, — попросил он.

Шлепая по грязи, он обошел дом и посыпал землю. Когда он вернулся, мешок был почти пуст, остатки он вытряхнул на крыльцо. Известковая пыль, оседая, заблестела на солнце.

— Теперь небось быстрее подсохнет, — сказал он.

— Осторожнее, Салли, под ноги смотри! — крикнула Мэй дочке, — а то поскользнешься, упадешь. Слышишь, что говорю?

— Слышу, мам.

Ступеньки все унесло водой. Том на руках поднял жену и дочку на крыльцо. Они постояли у приоткрытой двери. Перед уходом Том запер ее. Впрочем, чего тут удивляться. Пол на крыльце покоробился, доски вздыбились. Стены снизу окрасились в желто-бурый цвет, сверху, как и раньше, были серыми. Дом стоял жутковатый, таинственный, казалось, вот-вот перед ними появится домовой. Замычала корова.

— Привяжи ее к перилам, Мэй.

Мэй медленно, с отсутствующим видом привязала корову.

Войти в дом сразу не удалось: заело дверь. Тому пришлось как следует приналечь плечом. В комнате было тихо, темно, пахло сыростью и илом. Окно покрыто грязью, лишь сквозь верхнее стекло пробивался скудный свет. На полу, под ногами, хлюпала илистая жижа. О наводнении напоминала и грязная полоса высоко на стенах. Комод лежал перевернутый, он разбух, точно утопленник. Кровать с уцелевшим матрацем, на котором нарос слой ила, была похожа на огромный гроб. В угол забились, точно ища защиты друг у друга, два искареженных стула.

— Пошли посмотрим, что на кухне делается, — сказал Том.

Печной трубы не было, но плита оказалась на месте.

— Стоит, целехонька. Почистим — и порядок.

— Точно.

— А стол-то где?

— Бог его знает.

— Эх, столько всего унесло.

Открыли дверь из кухни, выглянули во двор. Ни сарая, ни хлева, ни курятника, одна водопроводная колонка стоит.

— Пойди, погляди. Том, может, вода есть.

Том дернул рукоятку вверх, вниз, она не поддавалась. Он налег всем телом, но вода не шла. Он попробовал еще раз и еще, в колонке что-то заурчало, заклокотало, потянулась тонкая желтая струйка. Том перевел дыхание и продолжал качать. Наконец пошла чистая вода.

— Слава богу. Хоть вода есть! — облегченно вздохнула Мэй.

— Не забудь только вскипятить, — предупредил Том.

— Да уж не забуду.

— Пап, гляди, я твой топор нашла!

Том взял топор в руки.

— Что ж, пригодится.

— Погоди, там еще что-то есть. — Девочка вытащила из глинистой жижи несколько ложек.

— Пойду принесу воды да займусь уборкой, — сказала Мэй. — Что без толку стоять, все равно спать-то здесь, на этом полу придется.