Ясунари Кавабата - Танцовщица из Идзу

Вскоре пришла старуха-хозяйка и провела меня в какую-то каморку, без дверей и без сёдзи. Наверно, здесь не было в них нужды. Я посмотрел вниз — где-то в бездонной глубине лежало ущелье, недоступное глазу. Тело у меня покрылось мурашками, зубы стучали, я никак не мог унять дрожь.

— Ой, господин, никак вы промокли? Извольте пройти сюда, обсушитесь, обогрейтесь. Пожалуйте, пожалуйте! — Старуха чуть ли не силой повела меня в свою комнату.

Там пылал очаг, и, как только раздвинулись сёдзи, на меня повеяло приятным, сухим теплом. Но я остановился на пороге. У огня лежал старик, синий и распухший, как утопленник. Он поднял на меня тускло-желтые мутные глаза. Вокруг него громоздились горы старых писем и бумажных пакетов, он был почти погребен под этим бумажным хламом. Мне не хотелось приближаться к этому полуживому существу, к неподвижному страшилищу.

— Это мой старик, — сказала хозяйка, — вы уж извините нас! Стыдно показывать свои немощи. Но не сердитесь, господин, он у меня не двигается, совсем неподвижным стал…

И она рассказала, что ее муж уже долгие годы лежал в параличе, а недавно паралич разбил его окончательно. Горы бумаги — это письма с наставлениями, как лечиться от паралича, и пакеты из-под лекарств. Старику пишут и присылают лекарства изо всех провинций. И со всей страной он переписывается, и разные снадобья шлют ему отовсюду, даже из самых отдаленных уголков Японии… Кто его знает, может быть, среди этого бумажного хлама ему легче жить — все-таки развлечение…

Я сидел у очага, потупившись, и не знал, чем бы утешить старуху. Почему этого деда держат на перевале? Отвезли бы его вниз, здесь уже и сейчас холодно, а скоро все побелеет от снега… Дом задрожал — мимо проехала машина. От моей одежды поднимался пар, огонь в очаге был нестерпимо жарким. Старуха вернулась в чайную и заговорила с женщиной из бродячей труппы.

— Девочка-то… это она ведь с тобой в прошлый раз была?.. Совсем большая стала. И красавица какая!.. Повезло тебе, милая… Надо же, как быстро растут девчонки…

Прошло около часу. Из чайной донесся шум — актеры собирались в дорогу. Мне захотелось вскочить и броситься вслед за ними, но робость сковала меня по рукам и ногам. Я все сидел и сидел перед очагом. Ничего, далеко не уйдут — хоть и привычные к ходьбе, но как никак женщины. Ну, отстану на два-три тё, подумаешь, какое дело… Догоню одним махом… Мне было жарко от пылавшего огня и от нетерпения. Когда они ушли, мое воображение разыгралось, словно освободившись от пут. Вернулась старуха, ходившая их проводить. Я спросил:

— Где они на ночь остановятся, эти люди?

— А кто их знает, господин… Такие бродяги поди и сами не знают, где заночуют. Найдется какой-нибудь клиент, у него и расположатся. Им ведь все едино.

В голосе старухи звучало откровенное презрение, но для меня ее слова были маслом, подлитым в огонь. И прекрасно, подумал я, если так, приглашу танцовщицу в свой номер…

Дождь стал редким, перевал просветлел. Старуха упорно удерживала меня — минут через десять небо и вовсе очистится, но я уже сидеть не мог.

— Дедушка, берегите себя, скоро холода наступят, — сказал я старику, от всей души желая ему добра, и поднялся.

Старуха догнала меня, кланяясь и громко выкрикивая:

— Господин, господин, вы слишком много мне оставили!.. Разве можно!.. Мне стыдно столько брать…

Она схватила мой портфель, прижала к груди и никак не хотела отдать, сколько я ни протестовал. Так и несла его, ковыляя за мной по дороге. Мы прошли уже метров сто, а она все шла рядом и бормотала:

— Не заслужила я такого вознаграждения… Стыд-то какой! Я ведь за вами и не поухаживала как следует, добрый господин. Но уж я вас запомню, не забуду. Как будете возвращаться этой дорогой, загляните к нам, я уж вас отблагодарю. Прошу вас, обязательно зайдите на обратном пути…

Я был смущен и растроган чуть не до слез. За пятьдесят сэн такая благодарность! Но мне страшно хотелось поскорее догнать танцовщицу, и еле-еле плетущаяся старуха меня раздражала. Все же она дошла со мной до самого туннеля на перевале.

— Большое вам спасибо, бабуся! Идите, пожалуйста, домой, дед-то совсем там один, — сказал я, и она наконец отдала мне портфель.

Я вошел в туннель. С его сводов падали холодные редкие капли. Впереди светлело крохотное пятнышко — выход на южное Идзу.

Из туннеля, напоминая стрельчатую молнию, стремительно падала вниз горная дорога, с одной стороны защищенная от пропасти выкрашенным в белый цвет каменным парапетом. Где-то внизу этой панорамы, похожей на макет, маячили крохотные фигурки актеров. Нас разделяло не больше шести тё, и я скоро догнал их. Но мне было неловко сразу замедлить шаг, и я, изображая холодное равнодушие, обогнал женщин. Мужчина шедший немного впереди, когда я с ним поравнялся, сказал: