Кейт Мак-Канн - Мадлен. Пропавшая дочь. Исповедь матери, обвиненной в похищении собственного ребенка

Пока офицеры осматривали номер, Джерри позвонил своей сестре Триш. Как ни тяжело нам было сообщать об этом горестном событии семье, мы чувствовали, что нам нужна помощь из дома и как можно скорее. Триш, которая работает медсестрой, и ее муж Сэнди — энергичные и неунывающие люди. Джерри был не в себе, «ревел как бык», как выразилась потом Триш, и плакал в трубку. Она с трудом понимала, что он говорит. Мне было больно видеть моего сильного, напористого мужа раздавленным горем, я даже испугалась за него. Наверняка и его сестре было страшно из-за того, что ее брат в таком состоянии. Он снова и снова повторял: «Она пропала, Триш. Она пропала!»

После разговора с Джерри Триш и Сэнди позвонили в Лондон в министерство иностранных дел, в британское консульство в Алгарве и в посольство Великобритании в Лиссабоне. Также им предстояло рассказать о случившемся остальным членам семьи Джерри. Триш сразу поехала к их матери — такую новость нельзя было сообщать по телефону.

В 23:52 Джерри по моей просьбе поговорил с моими дядей Брайаном и тетей Дженет. Дженет — очень набожный человек, и я хотела, чтобы она как можно скорее начала молиться за Мадлен. После этого дядя Брайан связался с дежурным сотрудником министерства иностранных дел.

Теперь нужно было сделать звонок, который я откладывала до последнего. Мои мама и папа обожали Мадлен, и я просто не могла заставить себя сообщить им новость, которая перевернет их мир. Мне было даже страшно подумать, что с ними будет. Поэтому я попросила Джерри сделать и это, и он позвонил им в полночь. Обезумев от горя, они стали звонить друзьям и родственникам, которые вскоре стали съезжаться к ним, чтобы поддержать их.

Я не сомневаюсь, что те двое офицеров из НРГ сначала решили, что Мадлен просто сама куда-то ушла. Но к полуночи они, видимо, настолько вникли в ситуацию, что наконец-то связались с Polícia Judicária (PJ), судебной полицией (СП), основной структурой, занимающейся расследованием преступлений и подчиняющейся министерству юстиции. Ближайшее отделение судебной полиции находилось в городе Портиман, примерно в двадцати милях от Прайя-да-Луш. На то, чтобы добраться до нас, у полицейских ушел час, но нам показалось, что прошел целый день. Наконец в начале второго появились два офицера. Снова были пересказаны события вчерашнего вечера, и они поговорили с каждым из нас. Дэвид спросил, не стоит ли привлечь средства массовой информации или собрать побольше людей для поисков пропавшего ребенка. Ответ был быстрым и однозначным: «No media! No media! »

Последние три часа люди постоянно входили в наш номер и выходили из него, и пока офицеры судебной полиции не натянули полицейскую ленту поперек двери детской спальни, Джерри старался никого туда не пускать. Наконец в детскую, где все еще спали близнецы, с кистью и в резиновых перчатках вошел один из работников СП. Я отчетливо его помню: очень молодой и, как мне показалось, совсем неопытный. Он попытался снять отпечатки пальцев и у нас с Джерри. Как потом выяснилось, неудачно, потому что на следующий день нам пришлось ехать в полицейское отделение, чтобы повторить эту процедуру. Потом нас попросили предоставить паспорта и документы на Мадлен.

Больше всего в те минуты я надеялась на вмешательство высших сил и попросила работников гостиницы пригласить к нам священника, чтобы тот помолился с нами и поддержал нас. Думаю, они пытались выполнить мою просьбу, но то ли не смогли ни с кем связаться, то ли все священники были заняты, так что я продолжала молиться в одиночестве. Боль, ужас и удушающую беспомощность, которые тогда разрывали меня, невозможно описать. Не существует таких слов, которые передали бы эту муку. В начале третьего ночи я позвонила своему другу, отцу Полу Седдону, который венчал нас с Джерри и крестил Мадлен. Он произнес слова утешения, а потом помолился за нашу девочку.

После этого я позвонила своей лучшей подруге Мишель. Мне хотелось, чтобы ее большая католическая семья тоже молилась. По домашнему телефону никто не ответил, что неудивительно для такого времени. Наконец часа в три я смогла дозвониться по мобильному ее другу Джону Корнеру. Когда я рассказала ему, что случилось, думаю, он сначала мне не поверил. «Это что, шутка?» Наверняка, когда я позвонила, он спал. Но и я тогда была не в состоянии говорить внятно, к тому же то, что я рассказывала ему, очень трудно воспринять человеческому разуму. Бедный Джон! Думаю, он несколько секунд ничего не мог сообразить. Потом он сказал, что Мишель спит и что, если я звоню, чтобы просто бессвязно лепетать в трубку, сейчас не самое подходящее время для этого. «Меня никто не слушает! — воскликнула я. — Никто ничего не делает!»