Кейт Мак-Канн - Мадлен. Пропавшая дочь. Исповедь матери, обвиненной в похищении собственного ребенка

Как и ожидалось, допрос начался со слов Жоао Карлоса о том, что я отныне перехожу в статус arguida. Он зачитал мои права и обязанности, которые этот статус на меня накладывал. Я сидела неподвижно, борясь с клокотавшим внутри гневом. «Они не ищут Мадлен…» Потом начался допрос. Что я увидела и услышала, войдя в номер 5А в десять часов вечера 3 мая 2007 года? Кто вызвал полицию? В какое время? Кто сообщил о случившемся СМИ? Нужно сказать, что, когда тебе задают прямой вопрос, довольно трудно не отвечать. Естественная реакция в таком случае — дать ответ, хотя бы из вежливости. Ну и, конечно же, совсем непросто было не поддаться побуждению высказать свои мысли относительно их смехотворных инсинуаций. Но, с другой стороны, я очень устала и на фразу «без комментариев» не нужно было расходовать умственную энергию. Кроме того, это значительно сократило время перевода. Я надеялась, что, если повезет, процедура не затянется надолго.

Рикарду Паива на этот раз активнее участвовал в допросе, но это не смогло вывести меня из равновесия. Этот человек приглашал нас в свой дом на обед. Наши дети играли с его сыном. «В Великобритании, когда ваши близнецы были слишком возбуждены, вы давали им успокоительное?» — спрашивал он. «В Великобритании вы оставляли Мадлен у родственников?» «Вы когда-либо испытывали стресс при общении с детьми?» Я прекрасно понимала, зачем задавались подобные вопросы, поэтому, проглотив возмущение, которое они у меня вызывали, продолжала хранить молчание.

Откровенно говоря, мысль о том, что мне будут показывать видеозапись работы полицейских собак, вызывала у меня нервную дрожь. Я не знала, чего ожидать, хотя и была уверена, что в результаты их работы вкралась ошибка. От Боба Смолла мы знали, что реакция собак считается (или должна считаться) сведениями, а не уликой. Но в моем разгоряченном воображении эти видеозаписи стали самой что ни на есть железной уликой, и я уже представляла себе, как после их демонстрации прозвучит что-нибудь наподобие: «Что и требовалось доказать!» О собаках заговорил Рикарду. «У этих собак стопроцентное попадание, — произнес он, помахав передо мной каким-то листком. — Двести дел — и ни одной неудачи. Мы обратились в лучшую лабораторию в мире, где есть оборудование для проведения низкокопийного анализа ДНК». Он выделил интонацией это слово, будто оно было синонимом эталона точности. Я лишь молча смотрела на него, не в силах скрыть своего презрения. Что он мог знать про низкокопийный анализ? Меня так и подмывало попросить его уточнить, что это означает. В Португалии никогда раньше не использовали таких собак, и он знал о них не намного больше, чем я.

Рикарду включил видеомагнитофон. Я увидела, как кинолог, констебль Мартин Грайм (тогда он служил в полиции южного Йоркшира, а позже занялся частной практикой) поочередно вводил собак в номер 5А. Каждая из собак побегала по комнате, запрыгнула на кровать, заглянула в шкаф и тщательно все обнюхала. Кинолог между делом подводил собак к небольшому пятну за диваном в гостиной, у края штор. Он давал им команду обнюхать это пятно, и те, выполнив команду, настораживались. Я почувствовала некоторое облегчение. Все это не очень напоминало научный подход.

На записи обыска соседнего с нашим номера одна из собак стала скрести пол в углу комнаты. Потом констебль Грайм позвал собаку, и они вышли из номера.

На этом киносеанс не закончился. Теперь мы увидели подземный гараж и восемь припаркованных автомобилей, в том числе и наш «Рено Сценик». Его трудно было не узнать — все стекла были заклеены портретами Мадлен. В медицине есть понятие «необъективное исследование» — это когда цель исследования заранее определена. Примерно то же самое я увидела здесь. Одна из собак, вытянув морду вперед, пробежала мимо нашего «Рено», направляясь к соседней машине. Кинолог остановился у «Рено» и позвал собаку. Та послушно вернулась, но потом снова отбежала. Не отходя от машины, констебль Грайм еще несколько раз подзывал собаку и указывал ей на разные части нашей машины, пока та наконец не насторожилась, а потом она залаяла.

Каждый раз, когда собака подавала сигнал, Рикарду останавливал запись и сообщал нам, что в этом месте была найдена кровь и что ДНК из взятого там образца совпала с ДНК Мадлен. После этих слов он впивался в меня пристальным взглядом и спрашивал, как я могу это объяснить. Только в таком случае я не произносила в ответ: «Без комментариев», а говорила, что не могу этого объяснить, как, впрочем, и он. Помню, что в те минуты Рикарду вызывал у меня ощущение гадливости. «Что он делает? — спрашивала я себя. — Только выполняет чьи-то указания?» Мои губы беззвучно произносили: «Тупая скотина! Тупая скотина!» Этот бессловесный речитатив каким-то образом придавал мне сил. Такой человек не мог вызывать уважения. «Тупая скотина…»