Леонид Прожогин - «... И места, в которых мы бывали»

Хотя они оба ходили к нам по выходным и праздникам, как-то получалось, что встречаться в нашем доме им не приходилось. Но однажды мы с женой налепили пельменей, она испекла пирожков с картошкой и рыбой, я принес бутылочку водки. В результате получился настоящий праздник. Около девяти часов пришел дед Фердинанд, принес стакан молока в водочной четвертке и книгу на обмен.

Мы уселись на кухне и начали обычную бесконечную беседу обо всем, но больше всего о жестоком морозе — минус пятьдесят два было в то утро. Деда Ивана мы не ждали — слишком холодно было. Мы даже очень сочувствовали деду Фердинанду по поводу его «непромерзаемой» шинели, а он отшучивался, мол, кровь горячая, хоть и старая. На столе появился уже чай, до которого Фердинанд был большой охотник и пил его вприкуску, как полагается настоящему сибиряку.

В этот момент раздался стук в дверь, и в кухню в клубах пара ввалился дед Иван.

— Оце ж прынис вам молочка нэмэрзлого. Хай дытына исть на здоровьячко и растэ велыким и сыльным, а що мороз такый сьогодни, що ж зробышь, це ж — Сыбир.

Я поприветствовал его по-украински, что-то в том же роде сказал и дед Фердинанд, происходивший из тех же краев, что и Иван.

Новому гостю поставили миску горячих пельменей, налили рюмку, и вскоре беседа продолжилась. Но неожиданно она приобрела политическую окраску. А начал дед Фердинанд, возревновавший нашего малыша к деду Ивану.

— Так что, спекулируешь молочком, старый куркуль?

Тот парировал: какая, мол, спекуляция? Детям молоко ношу, да по таким морозам…

Но Фердинанд продолжал наседать:

— А сколько у тебя коров?

— Две. А тебе что за дело?

— Ты на Украине против колхозов воевал, а теперь и тут мироедствуешь. В Гребне, небось, в колхоз не пошел.

— А что я в нем забыл?

Интересно, что дед Иван перешел на чистый русский язык, даже почти без акцента.

Мы кое-как замяли разгоравшийся конфликт, налили еще по чарке и попытались сменить тему. Но не тут-то было. Теперь завелся Иван:

— Ты в первую мировую где воевал?

— В Карпатах. Ох, и досталось там. И газы, и бомбежки с аэропланов.

— А в каких войсках был?

— В сорок пятом армейском корпусе, в артиллерии. Я ж школу закончил перед войной. А ты?

— В том же сорок пятом в пехоте. Ты помнишь нашего генерала?

— Помню.

И Фердинанд назвал немецкую фамилию, чуть ли не Ренненкампф, но Иван отрицательно замотал головой:

— Ты что-то путаешь, — и назвал другую, тоже немецкую фамилию.

Через несколько минут выяснилось, что воевали они по разные стороны фронта. Фердинанд в русской армии, а Иван — в австрийской. Это добавило пыла. Позже с помощью энциклопедии я выяснил, что так и было. На одном участке фронта сражались армейские корпуса с одинаковыми номерами.

Фердинанд вопросил:

— А в гражданскую ты за кого воевал?

— Не за красных же. У нас был свой батько… Потом призвали в польскую армию. Били бандитов Буденного. А ты, хотя и так понятно, с Тухачевским ходил под Варшаву. А как тут оказался?

— Когда демобилизовался, поступил в лесную школу, потом ее преобразовали в техникум. По окончании получил назначение в Красноярск. И вот уже больше тридцати лет здесь. Был помощником лесничего, потом лесничим, а теперь уже пять лет на пенсии.

Иван явно не хотел мирного окончания разговора:

— В последнюю войну, значит, тут отсиделся?

— Тут, однако. Меня не призвали — стар уже, да и национальность…

— Теперь, значит, на пенсии. И много ж тебе платят?

— Мне хватает. Да и сыны немного помогают. Оба выучились, инженерами работают на заводах. Один в Новосибирске, другой в Красноярске. А ты в войну, понятно, по лесам и схронам отсиживался?

— Не отсиделся, как видишь. Как красные пришли, замели меня сюда, в Раздольный, в лагерь, а в пятьдесят пятом выпустили «на поселение», в ссылку, значит. Я выбрал Гребень: и привольно, и Мотыгино рядом, заработать можно. А ты думаешь, что вольный, даже пенсия есть, а на самом-то деле такой же ссыльный, как и я. В армию ж, сам говоришь, не взяли, значит, не доверяют…

— Мы и здесь как на фронте были: лес добывали и золотишко понемногу мыли. Все через силу, да и впроголодь. Да я за эту власть и сейчас в любую драку полезу и кому угодно голову отверну.

Фердинанд тяжело вздохнул и с презрением посмотрел в мою сторону:

— А некоторые даже готовы поддержать врагов открытых и нескрываемых. Вы ведь знаете, что они творили на Западной Украине. Можете не сомневаться, и здесь могут сотворить любую пакость, не задумаются. Это он, пока ему выгодно, такой ласковый да обходительный. А вы для ребенка у него молоко берете…