Леонид Прожогин - «... И места, в которых мы бывали»

— Давай. Не я, так кто-нибудь из ребят, у кого возможность будет, прилетит и поработает у вас.

Мы с соседом Виктором Казаровым частенько пользовались своей дружбой с летчиками и давали им заявки авансом, чтобы только прилетали, когда возникнет возможность, а работа для них у нас всегда найдется.

Я выдал ему несколько заполненных бланков. Он спрятал их в свой потертый планшет и улетел. А мы переправились через протоку на лодке и пошли в склад к завхозу. Он встретил нас радостно-визгливым восклицанием, чем-то вроде: «Наконец-то, слава Богу!». Я представил ему Долгополова и распорядился выдать противоэнцефалитный костюм, кирзовые сапоги, брезентовый плащ, накомарник и спальный мешок с вкладышем. Северьяныч, так звали завхоза, сразу стал сбрасывать с полок называемые предметы и застопорился только на спальном мешке. Мы с ним договорились раньше, что новые спальники будем давать только старым постоянным кадрам, а сезонникам достанутся спальники «б/у». Но тут я что-то раздобрился и сказал Северьянычу:

— Ладно, не жмись, давай новый.

И на пол упал зеленый цилиндр с целой еще фабричной этикеткой. Теперь нужно было устроить его с жильем. Большинство жили в палатках, поставленных между строениями. Пока мы с Северьянычем думали, куда определить новичка, в склад зашел радиометрист Павел Мищенко и, услышав, о чем идет разговор, предложил:

— Давайте его ко мне, а то я пока один в палатке, скучновато. Согласен, Владимир?

Тот, ни минуты не колеблясь, согласился, что совершенно не удивительно — ведь он никого еще не знал. Так что о выборе речи быть не могло. Парни удалились. Северьяныч крикнул им вслед:

— На ужин не опаздывайте. В восемь часов.

Ужин, приготовленный женой нашего моториста и в ближайшем будущем пекарихой Вассой, был рыбным: отличная уха из хариусов, а на второе — жареный таймень с картошкой. Было понятно, что рыбаки в партии не перевелись, и приварок, как обычно, неплохо обеспечивали. Я поинтересовался у Долгополова, доволен ли он ужином. Он ответил сначала жестом, подняв большой палец, а потом уже изрек:

— Такого я еще никогда не ел.

Васса предложила ему добавки, но он провел ладонью по горлу, показывая, что сыт с избытком, и вылез из-за стола. Я посмотрел на него и даже залюбовался: «энцефалитка» сидела на нем, будто он в ней родился. На голове его красовался накомарник-шляпа с накинутым сверху черным тюлевым мешком, хотя никаких комаров еще и близко не было.

На следующее утро мы распределили людей по отрядам, и Долгополов вместе с Мищенко оказался в съемочном, то есть моем, отряде в группе Димы Ортюкова. Дима и сам был переведен к нам только в конце зимы, но уже успел прижиться. Дело он знал, с ребятами подружился, и у меня были основания полагать, что он из ряда не выпадет, как говорится.

Ближе к середине дня я увидел Долгополова вместе с Павлом на берегу реки, где он развернул-таки свой этюдник и на листе ватмана пытался запечатлеть действительно очень живописный пейзаж, развернувшийся перед ним. На переднем плане был остров, густо заросший кедрами с мощными коронами ветвей на вершинах, темно-зелеными пихтами и елями, а среди них светлели только что одевшиеся листвой березки и осинки. Опушка заросла едва расцветшей черемухой. А на противоположном правом берегу склоны заросли сосной и лиственницей. Так что художнику было что изображать в своем этюднике, включая и реку с частыми всплесками хариусов в протоке. Работал он акварелью. На мой вопрос ответил, что есть у него и коробка масляных красок, только вот писать ими не на чем холста-то нет, картона тоже. Я пообещал раздобыть ему лист — другой пресс-шпана в авиаотряде. Потом по моей просьбе он рассказал, что нынче закончил Строгановку, как фамильярно до сих пор называют училище живописи и ваяния, захотелось жизнь посмотреть. Денег хватило только до Красноярска, там нашел геологическое управление. Дальнейшее понятно.

Занявшись формировкой и отправкой отрядов на их участки, я почти на месяц потерял Долгополова из вида. Добравшись до своего отряда уже к середине июля, спросил о нем замещавшего меня Валеру Лисина. Ответ был какой-то невнятный:

— Да так, не очень…

— Что, ленив? А производил впечатление толкового и энергичного парня.

— Сильно от гнуса страдает. А тут на нас полный комплект навалился: и комар, и мошка, и пауты (так в Сибири оводов именуют), и слепни, а по вечерам еще и мокрец добавляет…

— Рисует?

— Пробовал, но комар не дает. На свежую краску липнет, картинка серая получается. Он кричит, ругается, но комару не прикажешь.