Карел Чапек - Метеор

А над головой Южный Крест, похожий на химическую формулу, и тысячи созвездий, которые образуют на небе формулы неведомых, тяжело благоухающих сплавов...

И опять, - он помахал пальцем, - все это и вне его и в нем самом одновременно: лень и буйство, слепая созидательная сила и сонная одурь, жар двух лихорадок - мертвящей и плодотворной. И все, все только в нем самом! Вот опять эти лягушки, спаривающиеся от бесконечной скуки, однообразие, унылое, как стук деревянной мельницы, рев зверей, шлепанье босых ног во тьме, - кто-то ищет душной безотрадной встречи... Жуткие, пылающие звезды... человек во вселенной, пришпиленный к земле, как жук на булавке... И снова корабль рвется с якорной цепи и монотонно покачивается в стоячей воде порта. Неодолимое желание скрыться от этих лягушек и от мельницы... Ощущение, что все должно быть иначе, но стоит ли волноваться... Кусочки мира или кусочки души - не все ли равно? Все равно!

- Он был алкоголиком, а? - спросил терапевт. - Запойный пьяница, не так ли?

- Как знать, отчего пьет человек - от одиночества или из упрямства, - неопределенно ответил ясновидец. - Что он заглушает в себе и топит в алкоголе: лед одиночества или дрожащий огонек ярости?

Вы правы, он очень опустился. Он мог бы быть властелином, мордастым боссом, а не валяться, опухнув от рома и высохнув, как щепка, от лихорадки. Почему он не создал себе золотого тельца, который привязал бы его к одному месту? Собственность делает человека оседлым и рассудительным. Он мог стать богачом и бояться смерти.

- И это все? - помолчав, спросил хирург.

Ясновидец усмехнулся.

- Хотите, чтобы я выдумал что-нибудь, да? Красавицу креолку, в которую он был влюблен? Экзотическую революцию, ради которой он рисковал жизнью? Хищных зверей и циклоны? Жизнь, полную увлекательных приключений? Сожалею, - насмешливо протянул он, - но события - не моя специальность. Я смотрю на жизнь, как на единое целое, и не могу развлечь вас занятными эпизодами. - Ясновидец был раздосадован тем, что потерял нить мысли. - Понимаю, - пробормотал он, - вас интересует шрам у него на ноге. Ничего особенного, так, случайность. Он не был азартным охотником и не искал опасностей. - Наморщив лоб, ясновидец вспоминал. - На него напал хищник, за которым охотились другие, - воскликнул он наконец, радуясь, что отделался от досадной частности. - Правда, он многое испытал в жизни, но лишь потому, что сначала был нетерпелив и горяч, а это часто приводит к происшествиям, которых не случается с людьми мирного нрава. Потом он обленился и отупел, стал обрастать деньгами, хотя и не стремился к этому. Скитаться он стал меньше, но на смену пришло сонное, дурманящее блуждание мысли. Большую часть жаркого дня он валялся в доме, с трудом дыша полуоткрытым ртом, и слушал, как бьются о сетку мухи; часами - да что там - целыми днями глядел в потолок и на стены, оклеенные обоями с шестиугольным узором, похожим на пчелиные соты. Он созерцал их бездумно, недвижно.

XVII

- Интересно, - размышлял ясновидец, - что от сознания одиночества его жизнь становилась как-то законченнее и почти приходила в равновесие. Видимо, в детстве его тоже окружали стены, оклеенные такими же или похожими обоями, и уже тогда ему было знакомо чувство одиночества. Заплачь он тогда вслух, пришла бы нянька и спросила, что с ним.

А сейчас около него старая негритянка с отвисшими грудями, которые шлепаются одна о другую, как сонные рыбы. Быть может, вся его жизнь - лишь сон среди этих симметричных узоров. Кто знает, как долго длится сон - мгновение или час. Все остальное появлялось, собственно, лишь затем, чтобы нарушить застывшее уединение осиротевшего ребенка: отец со своими нотациями, школа, юность, сахарный завод и эта суета... Боже, сколько было суеты!..

Какая-то огромная, пятнистая, оранжево-зеленая букашка бегает по узорчатым обоям, но не напрямик, стремясь к определенной цели, а все мечется из стороны в сторону, остановится на мгновение - и снова устремляется куда-то. Химик глядит на нее целыми часами; ему лень встать и сбросить насекомое. А еще что? Ах да, еще яростно и раздраженно жужжит муха и бьется в оконную сетку. Вот и все. Звуки, что доносятся сюда извне, болтовня негров, стук мельницы, сухой шелест пальм, шуршание тростниковых снопов, треск солнечного пожара, тысячеголосый гул - все это только наваждение. Можно закрыть глаза и слушать, как эти звуки улетают в никуда.

В этом летаргическом состоянии наш химик случайно взял в руки не то лист бумаги, не то какую-то специальную брошюрку, равнодушно полистал ее и задержался взглядом на шестиугольнике, из углов которого выбегали лучи, надписанные атомными формулами. К чему, к чему это? Его давно уже не интересуют подобные вещи. Но узоры на стене вдруг превращаются в химические формулы и словно усмехаются. Наш химик снова берет в руки брошюрку и, нахмурясь, внимательно разглядывает рисунок, с трудом осмысливая научный текст. Вдруг он садится, потом вскакивает, бегает по комнате, ударяет себя по лбу. .Да ведь это та самая схема, та распроклятая химическая формула, с которой тогда, больше двадцати лет назад, - боже, как давно, как ужасно давно это было! - он приходил к корифею химии: "Господин профессор, разрешите провести широкие лабораторные опыты с этим гипотетическим соединением". Профессор поднял густые брови: "Бессмысленно, невозможно! Видимо, вы не знаете мнения такого-то и такого-то авторитета, не читали такие-то и такие-то труды. Я и сам уже давно научно доказал, что бензоловая группа..." - и так далее...