Сергей Шикера - Выбор натуры

– Вы мне оба одинаково дороги. И я хочу, чтобы вы это кино делали вместе. Плечом к плечу. Дайте мне помереть спокойно. Я оттуда за вами следить буду. Если что, спущусь и дам в пятак, ты меня знаешь…

Она шмыгнула носом, развернула платок и высморкалась. Не хватало только, чтобы сейчас из соседней комнаты вышел Прохор, они с ним встали на колени, а Акула, достав из-под подушки икону, их благословила. «Тьфу ты, дура пьяная! – выругался про себя Сараев. – Спустится она…»

– Ты меня для этого хотела видеть? – спросил он

Акула, отложив платок, строго уставилась на него.

– И для этого в том числе. А что?

– Ничего. Вряд ли продюсер на такое согласится. Да и с кино всё еще вилами по воде писано.

– А ты? Ты ведь тоже против?

– Я? Да. Я тоже против.

– Так вот, слушай меня внимательно, Сараев. Кино будет. Можешь мне поверить. Я такие вещи чувствую. Кино будет, но только при одном условии…

– А он случайно не здесь сейчас?

– Кто?

– Прохор.

– Ты что, совсем уже? Сидит здесь сутками, тебя караулит. Пойди, проверь. Давай!

Да, это было глупо.

– Нет, я лучше домой, – сказал Сараев. – Тебе наверное деньги нужны. Могу дать немного. Только, пожалуйста, не дергай меня больше. И ему передай, чтобы отстал. Я не думаю, что у нас с ним может что-то получиться.

– Ты меня не дослушал. Кино будет только при условии…

– При условии, что он меня из него выпихнет.

Акула размашисто погрозила пальцем:

– Не смей! Знаешь, как он о тебе здесь отзывался? Не смей!

Нет, это было выше всяческих сил. Перед отъездом Демид оставил Сараеву немного денег; еще на лестнице он отложил из них часть, и теперь, бросив их на стул возле дверей, пошел к выходу.

– Сараев, стой!

Сараев остановился.

– Забери деньги! Сейчас же. И сядь!

Сараев вернулся, взял деньги и опять пошел к дверям.

– Коляску вынеси! Умоляю!

Сараев вернулся, подхватил коляску и вышел.

Что ж, как он и предполагал, Прохор взялся за него всерьез. Приучает постепенно к мысли о напарничестве, а заодно обкатывает ее на всех, кто только под руку попадется. Дальше всё будет просто. Сначала он влезет со своим сценарием, а потом и вовсе выдавит Сараева. Обо всём намеченном сразу можно будет забыть. Хлопоты полуживой Акулы придавали этому еще и какой-то глумливый оттенок. То есть Прохор, возможно, еще и издевался.Тут Сараев вспомнил переданный ему неизвестным привет от мальчика. Ведь тоже с какой-то целью делалось. Вывести из равновесия? Чтобы он сам всё к черту бросил?..

Поставив коляску возле первого попавшегося мусорного контейнера, Сараев позвонил Вадиму и сказал, чтобы отныне и никогда больше – «никогда больше, слышите?» – в их разговорах не произносилось имя Прохора.

«Да пожалуйста, – сказал Вадим, – только вы бы уж сами с ним как-то разбирались. Если вам категорически не нравится его идея, можете предложить другую. Время-то идет. И вообще странно как-то у вас получается: про сценарий вы и слышать не хотите только потому, что вам не нравится автор, а роли уже раздаете направо и налево. Очень мило. Хотя бы меня ставили в известность…» – «Вы о чем? Кому это я раздаю роли?» – «Да вот хотя бы этому вашему бугаю, которого вы в детстве снимали». – «Павлу?!» – «Ну да. Он меня уже на улице подкарауливает и спрашивает, на какую роль вы его собираетесь взять. Якобы, вы ему пообещали, но пока держите в секрете…»

А вот это совсем никуда не годилось! Как он мог не заметить столь очевидного?! Еще тогда, у них в гостях, когда они делились с ним своими горькими воспоминаниями? когда Тамара Матвеевна так прозрачно намекала? А ведь такое было у него с тещей, возжелавшей сыграть учительницу в его фильме. Тогда он тоже прозевал все ее намеки, и невнимательность его была тем досадней, что, во-первых, она вполне бы справилась с маленькой ролью, которую облюбовала, а во-вторых, фильм-то всё равно не состоялся. А вот ее неприязнь к нему тогда и началась.

После Вадима Сараев сразу же позвонил Павлу и как можно мягче попросил не торопить события, объяснил, что в нынешних условиях режиссер в выборе актеров ограничен волей продюсера, и т.д., и т.п. Павел выслушал его спокойно, лишь возразил, что у Вадима, встреченного им случайно, он ничего не просил, а только сказал, что когда-то снимался у Сараева и был бы рад, если бы его опять пригласили.

В городском блеклом небе над Старосенной площадью с трудом можно было разглядеть несколько звезд – тусклых и мелких, как крупицы истолченного стекла. Шум вокзала по правую руку опять навел Сараева на мысль о том, как нехорошо и одиноко ему в этом городе, и, вздохнув, он направился в сквер, чтобы пересечь площадь по диагонали и выйти к трамвайной остановке на углу Пантелеймоновской и Екатерининской.