Генри Хаггард - Приключения Айши

Я помню Айшу, какой Она была, и принимаю ее, какова Она есть, надеясь и веря, что Она еще преобразится. Любовь по самой сути своей бессмертна, и, если так суждено, любовь может питаться одними воспоминаниями, пока смерть не высвободит душу из ее темницы.

И, подойдя к ужасному сморщенному существу, Лео опустился на колени и поцеловал его в лоб.

Да, он поцеловал это вопиющее уродство, и я убежден, что это один из самых великих и отважных подвигов, когда-либо совершенных человеком.

– Итак, ты выбрал, – холодно сказала Атене, – и я говорю тебе, Лео Винси, что твое благородство вызывает у меня еще большее сожаление о моей утрате. Забирай же свою… свою невесту, а я ухожу.

Но Айша все еще продолжала молчать: ни слова, ни жеста, затем Айша опустилась на свои костлявые колени и стала молиться. Я запомнил ее молитву дословно, хотя и не понял, к какой именно Высшей Силе эта молитва взывает; я так до сих пор и не знаю, кого – или что – Айша чтила в своем сердце.

– О Вершительница всемогущей Воли, острый Меч в руках судьбы, непреложный Закон, именуемый Природой, о Ты, кому египтяне поклонялись под именем Исиды, богиня всех времен и народов, Ты, соединяющая мужчину и женщину, возлагающая младенца на грудь матери, возвращающая наш прах в земной прах, Ты, что даешь жизнь самой смерти и озаряешь светом жизни тьму вечную, Ты, что заставляешь приносить обильные плоды землю, Ты, чья улыбка – Весна, чей полуденный отдых – дремотное Лето и чей сон – Зимняя ночь, – внемли мольбе твоей избранной дщери и посланницы.

Некогда ты наделила меня собственной силой, бессмертием и красотой, подобной которой нет ни у одной дщери этой Звезды. Но я совершила тяжкий грех перед тобой, этот грех я искупала бессчетными столетиями одиночества, ты покарала меня уродством, которое делает меня омерзительной в глазах моего возлюбленного и вместо диадемы великого могущества оскверняет мое чело этой шутовской короной. Но Ты, чье дыхание, подобное быстрому ветру, приносило мне и радость, и горе, – Ты обещала мне, не знающей умирания, что увядший цвет моей бессмертной красоты снова взойдет на топкой почве позора.

О милосердная Мать, к Тебе, коей обязана я жизнью, обращаю я свою молитву. Да послужит его верная любовь искуплением за мой грех, а если в этом мне отказано, даруй мне смерть – последний и благословеннейший из твоих даров.

Когда Айша кончила молиться, наступило долгое-долгое молчание. Мы с Лео переглянулись в замешательстве. Вопреки всякому здравому смыслу мы надеялись, что эта прекрасная, трогательная молитва, обращенная к великому, бессловесному духу Природы, будет услышана. Для этого должно было свершиться чудо, но почему бы ему не свершиться? Продление жизни Айши было само по себе чудом, при том что некоторые скромные рептилии, как утверждают, живут столь же долго, как и Она .

Переселение ее духа из пещер Кора в этот храм также было чудом, во всяком случае, для нас, людей западных: обитатели этих частей Центральной Азии могли бы и не согласиться с этим мнением. Чудо и то, что Айша возродилась в том же самом безобразном теле. Но то же ли это тело? Не тело ли последней Хесеа? Все дряхлые старухи на одно лицо, и за восемнадцать лет изменившаяся духовная суть могла стереть незначительные различия и придать заимствованному телу некоторое сходство с покинутым.

Не чудо ли все эти изображения в огненном зеркале? Да нет. Сотни ясновидцев в сотнях городов могут производить подобный же эффект на воде или в хрустале – разница только в размерах. Это не более чем отражение сцен, запечатленных памятью Айши, а может быть, даже и не отражение, а фантомы, порожденные в нашем воображении с помощью некоей месмерической силы.

Нет, все это не истинные чудеса, ибо при всей их необыкновенности они поддаются объяснению. Какие же у нас основания ожидать чуда сейчас?

Такие мысли роились в головах у нас с Лео. Рождались и умирали бесчисленные минуты, но ничего не происходило.

Наконец все же что-то произошло. Свет, который лился от огненной завесы, постепенно померк, а сама завеса опустилась вниз, в кипящую бездну. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: как мы уже видели издали, завеса постоянно менялась – обычно с приближением рассвета, а время было уже предутреннее.

И все же от наползающей тьмы это зрелище вселяло еще больший ужас. В последних лучах гаснущего света Айша встала и подошла к небольшому выступу скалы, откуда сбросили тело Рассена; здесь Она остановилась – черная безобразная карлица на фоне дымчатого мерцания, которое все еще поднималось снизу.