Эмилио Сальгари: Корсары Южных морей

Корсар залпом опустошил бокал, несколько мгновений, не говоря ни слова, глядел на пенистые гребни позади корвета, а потом резко обернулся к гостю.

– Он похитил ее у меня, – прорычал капитан. – Похитил за пять дней до моего возвращения! И уплыл в Америку вместе с генералом Хау, которого поставили командовать немецкими наемниками, набранными в княжествах Гессен и Брауншвейг.

– Негодяй! – вскричал полковник.

– Не могу вам передать, что тогда со мной сделалось. Узнав, что войска генерала Хау отправлены в помощь бостонскому гарнизону, я сразу же собрал своих людей и отплыл за океан. Мы совершили безрассудный бросок через Атлантику, но, дойдя до Бермуд, узнали, что англичане уже достигли суши, а американские войска осаждают город. Отрекшись от новой родины, я снова стал корсаром и теперь утоляю жажду мести, сражаясь с кораблями, которые ходят под ненавистным мне британским флагом. И вот появляетесь вы, полковник, и я узнаю, что уже несколько дней леди Мэри Уэнтворт принуждают выйти за маркиза и она полагается лишь на меня. И я проникну в Бостон во что бы то ни стало!

Закончив говорить, он неожиданно склонился к открытому иллюминатору, сквозь который в каюту проникали солнечные блики:

– Черт! Пушечный выстрел! На мостик! Живо!

Когда все трое выбрались на палубу, корвет уже развернулся и теперь снова держал курс на американские берега. Поднявшийся ветер раздувал паруса, и судно шло со скоростью восемь-девять узлов в час.

Команда собралась на палубе и оживленно переговаривалась.

Корсар взошел на капитанский мостик и внимательно обозрел морские просторы в подзорную трубу.

– Ничего, – сказал он Говарду и полковнику. – А все-таки это был пушечный залп. Каменная Башка! – позвал он.

Тут же прервав задушевную беседу с неразлучным другом, Малышом Флокко, бретонец резвее лани подбежал к капитану.

– Ты слышал выстрел? – спросил его Корсар.

– Не слыхал, а слух у меня отличный. Никаких таких пушечных залпов.

– Что же это было? Раскаты грома?

– Ну нет, сэр Уильям. Туч нигде не видать.

– Так что же это было, по-твоему?

– Я бы сказал, капитан, что за нами наблюдают.

– С тех двух линейных кораблей?

– Да, и я готов прозакладывать свою трубку, что очень скоро мы снова их увидим. К счастью, ветер нам благоприятствует. Сейчас мы даже фрегат оставим позади. Разве не так, сэр Уильям?

Корсар не отвечал. Низко опустив голову и сунув руки в карманы, он вышагивал по мостику. Казалось, он что-то бормочет про себя.

Но вот капитан остановился и, смерив взглядом боцмана, который невозмутимо попыхивал своей знаменитой трубкой, произнес:

– Прикажи команде готовиться к бою.

– А как же американцы?

– Пусть встают позади носовых орудий. Все они опытные стрелки, и я не сомневаюсь, что их ружья способны разнести капитанские мостики обоих английских посудин. Что ж, нельзя вечно оставаться баловнем судьбы… Однако же я полагаюсь на доблесть команды и быстроходность «Громовержца». Ты мой лучший канонир. Нацель-ка пушки на мачты этих тяжеловесных черепах. Пока мы идем под пятью-шестью парусами, тревожиться не о чем.

– Клянусь Иль-де-Ба, я нацеплю очки себе на нос, чтобы лучше их видеть. Разрази меня гром, если я не собью спесь с этих морских тихоходов!

– Я в тебе не сомневаюсь.

– Ставлю свою трубку, что…

– Проваливай к черту со своей зловонной реликвией!

Каменная Башка, посмеиваясь, спустился с мостика, проворно высек сноп искр из огнива и зажег фитиль, немедленно вспыхнувший ярким пламенем.

Достойный господин Говард спустился на палубу, чтобы разделить судьбу команды в неотвратимой схватке.

Еще ни один из кораблей не показался на горизонте, но каждый на борту «Громовержца» был готов лицом к лицу встретить опасность, уже витавшую в воздухе.

День шел к закату, а Малыш Флокко по-прежнему оставался на верхушке мачты, высматривая врага. Горизонт был пуст, и с заходом солнца бриз становился все свежее. Идя на всех парусах, великолепный корвет рассекал волны. Сэр Уильям ни на минуту не покидал капитанского мостика. В напряжении всех чувств он ожидал невидимого врага, который вот-вот покажется на горизонте.

С заходом солнца крепчающий ветер заставил Корсара спустить лисели и ундер-лисели и поднять нижние паруса.

Казалось, тревога одолевала сам океан. Волны вздымались все выше, с грохотом разбиваясь о корму.

К девяти вечера и небо, и воду объял глубокий мрак. Только мелькающие изредка у самой поверхности медузы, увлекаемые Гольфстримом, высвечивались во тьме фосфоресцирующими шарами.