Филипп Делерм - Загубленная сиеста (рассказы)

Совсем другое дело - обстоятельный рассказ на две или три страницы вроде того, что можно найти у Лагарда и Мишара:

"В коллеже Шато-Тьерри Жан де Лафонтен изучает латынь, а возможно, немного и греческий. В двадцать лет (1641) он обнаруживает у себя духовное призвание, но вскоре оставляет теологию ради права и получает звание адвоката в парламенте. В 1647 году женится на Мари Эрикар".

До чего легко дышится в настоящем времени биографий! Лафонтен изучает латынь, вот так запросто, без всяких усилий, и только ради того, чтобы потом об этом упомянули в его биографии. "Возможно, немного и греческий..." Понятно, почему об этом говорится: у авторов учебника, должно быть, на этот счет свои соображения, им хочется внушить нам, что этот славный Лафонтен в самом юном возрасте познакомился с античными образцами своих басен. Зря старались. Все, что откладывается у нас в головах, - что жизнь Жана не так уж спешила стать судьбой. Сначала он петляет зайцем и скачет кузнечиком, как ему заблагорассудится. Может, немного заняться греческим? Затем события ускоряются. "Вскоре оставляет теологию" - мы едва успеваем заметить нависшую над ним тень.

Как прост и невесом ритм куда-то идущих фраз. Куда-то... К творчеству. К смерти. Но нам все равно. Настоящее время биографий - словно путешествие в дилижансе, который останавливается у каждого родника. Зачем нам торопиться? Каждый глоток чистой воды длится вечность. Никто не заставляет Лафонтена снова садиться в экипаж. И у него более чем достаточно времени очинить перо. В 1647 году он женится на Мари Эрикар.

ВООБЩЕ-ТО Я НИКОГДА ЕГО НЕ СМОТРЮ

- Мне надо было перемотать кассету. Я случайно на это наткнулся. Вообще-то я никогда его не смотрю!

Ах, до чего же ласкает слух это признание в телевизионном грехе! До чего фальшиво оно звучит, но как заразительна эта фальшь, более чем заразительна, вы и сами скажете что-то в этом роде в следующий раз, как только случай подвернется. И все же пылкость утверждения говорит сама за себя. Все очень просто, я искренне верю, что вот уже три месяца как вообще не смотрю телевизор. А это? Ну, произошло по чистой случайности. Такое бывает. Без всякой задней мысли проверяешь, целиком ли записался фильм Феллини, который показывали в 23.45 по каналу "Arte". И попадаешь на перепалку разъяренной певицы с наглым ведущим, на дурацкую рекламу или на ругань соскочившего с катушек политика. Вот об этом-то и заходит разговор, а вовсе не о фильме Феллини - я тоже его записал, но еще не успел посмотреть...

Нет, ты видел, как она ему ответила? И упоение, написанное на лице, разоблачает ложь продемонстрированного секундой раньше олимпийского спокойствия. Ты всего-то несколько минут потреблял дежурное блюдо программы, с легкой снисходительностью наблюдая за плебейскими приманками прайм-тайма, яркими красками, декорациями в американском вкусе. Ну и что? Все равно именно здесь ты набрел на пикантный сюжет, от которого поднимается волна сообщнического отвращения, злобного удовольствия.

Человек имеет право на все: работать в саду, слушать радио, заниматься любовью, спать после обеда, листать комиксы, развалившись в кресле. Но всерьез смотреть телевизор - нет, вот этого нельзя. И, назло произнесенному в один прекрасный день приговору, мгновенно зарождается непреодолимое влечение к такому запретному, такому пошлому, такому расслабляющему занятию.

И с тех пор балансируешь на кромке нечистой совести. Простодушно мошенничаешь, потихоньку отступаешь, перебирая пальцем кнопки пульта. Невозможно пропустить то, что происходит на телеэкране, пока перематываешь кассету.

ПЛЯЖ ТАРТАР

Час, когда все расходятся ужинать. Ирисочного цвета дети с покрасневшими глазами, со скрученными полотенцами через плечо, часто перебирая босыми ногами, на цыпочках припускают к белой ограде виллы Сент-Ив.

- Чур, я первый под душ!

Начался прилив, но полоса пляжа еще широка. На полпути между водой и стеной дамбы куличики и песчаные замки обозначили нечаянную границу. Наверное, в этом месте просто-напросто в меру влажный песок, он лучше всего лепится. Но твое уединение и то, что ты смотришь на них против света, придают этим ступенчатым постройкам иной смысл. К подножиям башен и крепостных стен стекают отвесные тени. Темная охра застывших в ожидании цитаделей - пустыня Тартар.

Между ними важно и брезгливо, запрокидывая голову, мелкими шажками расхаживают чайки. Среди замков они кажутся непомерно огромными; подробность деталей, зубцы и бойницы, выложенные ракушками стенки рвов придают этому миру сновидений на фоне серо-белого оперения пугающую точность.