Михаил Анчаров - Дорога через хаос

Прости, Княгиня. Видно, ничего поделать нельзя.

Якушев мне сказал:

…Откуда взялась эстетика? Очень хочется научиться писать хорошо. Но как научиться делать то, чего до тебя никто не делал?

…Великое не ошеломляет. Ошеломляет громкое и виртуозное.

В музее Пушкина висит портрет брата Рембрандта и небольшая картинка – Ассур, Эсфирь и ещё кто-то, кажется, Аман. Ну, брат это брат, родственник. А кто такие Ассур, Аман и Эсфирь – не помню. Что-то из Библии. Знал, но забыл. Но всегда помнил, что Рембрандт – великий художник. А почему великий, было неясно, хотя экскурсоводы так настаивали. Лучше других человека изображал? Чемпион по изображению человеков?

…Если пройти все залы до Рембрандта, то когда выйдешь на Рембрандта, то будто из тёмного леса вышел на свежий простор.

Одна женщина всё спрашивала – почему люди не летают? Это кто как. Кто летает, а кто и нет.

Рембрандт летал.

Потому что освободился. Больше всех освободился из окружавших его людей и художников. Больше всех освободился. От единого для всех гладкого приёма, от богатой жены и богатства, которое приносили ему его первые виртуозные картины, от себя прежнего освободился. И стал он не чемпионом по изображению человеков, а чемпионом писания картин, в которых видно, что не надо цепляться и пыжиться, а надо освободиться.

И тогда кисть его стала летающей, как сердце в храме вселенной, и неслыханно просты стали его картины.

Он освободился.

Как Пушкин, как Моцарт, как Рабле, как Шекспир, как Веласкез, как Гойя, как Григорий Сковорода, как беспризорный гений, который написал выше всех, потому что залетел выше всех, куда залетать нельзя:

Позабыт, позаброшен, с молодых юных лет

Я остался сиротою. Счастья-доли мне нет.

Ох, умру я, умру, похоронят меня,

И никто не узнает, где могилка моя.

И никто не узнает, и никто не придёт,

Только раннею весною соловей пропоёт.

Потому что искусство – это свобода, а что не свобода, то не искусство. А что свобода, то полёт. Сам ли ты взлетел или ещё взял с собою того, кто не летает, – это от силы твоей.

И самый могучий здесь Леонардо, незаконный сын своей эпохи и нотариуса из города Винчи.

Потому что он взлетел, подняв за собой Землю, и там, в высоте, жил, и умер, и похоронен в будущем.

Сад в доме Джокондо. Анита расставляет кресла. Открывает калитку – видны горы. Входит Мона Лиза. Нервничает.

Анита

Глаза бы не глядели на тебя.

Ты вся горишь.

Мона Лиза

Иди, иди, Анита.

Я счастлива, Анита… Вот и он.

Входит Леонардо. Поклон. Мона Лиза садится в кресло. Леонардо устанавливает мольберт с портретом.

Леонардо

(печально)

Начнём сначала. Мона Лиза… шаль…

Мона Лиза

Что? Ах, простите…

(Накидывает шаль.)

Леонардо

Мона Лиза, я…

Не вижу помощи от вас в работе,

Так дальше бесполезно… Что?

Минуточку… Так… Хорошо…

Джокондо

(входя)

Маэстро!

Вас спрашивают некие синьоры. Они…

Леонардо

Пусть подождут! Потом… мы продолжаем.

Нет, нет, совсем не то! О, Мона Лиза!

У вас в лице тревога. Так нельзя!

По дорожке пятится Джокондо. Не обращая на него внимания, движутся трое.

Джокондо

Синьоры, я прошу вас обождать.

Маэстро обождать велел, синьоры.

Его оттесняют.

Леонардо

(раздражённо)

В чём дело?

Джокондо

Я прошу вас!

Леонардо

Стоп, ягнятки!

Такконе

(надменно)

Мы люди Борджа…

Леонардо

Это видно сразу.

Такконе

Мы здесь закончили свои дела,

Теперь обратно к Цезарю мы едем.

Леонардо

Да мне какое дело? Дальше! Дальше!

Такконе

Он нам велел забрать тебя с собой.

Леонардо

Ты Уголино. Я тебя узнал.

Такконе

Цезарь сказал нам всем троим:

“Пойдите, привезите Леонардо”.

Что он сказал, мы то и совершим.

Леонардо

Бездарный как художник, стал

Бандитом ты. Причём бездарным также.

Однако же бездарнее всего

Ты в роли дипломата, Уголино.

Такконе

Ну… осторожнее…

Леонардо

Достолюбезный Уго,

Давай-ка отношенья уточним:

Из двух одно. Я еду либо нет.

Когда не еду – мне плевать на вас,

А если еду – наплевать вдвойне.

Ведь сразу после моего приезда

Ты попадаешь под мою команду.

Микелотто

Ты прав, художник. Уходи, Такконе.