Чарльз Диккенс - Статьи и речи

Диккенсу хотелось самому издавать газету или журнал, самому определять идейную и художественную линию большого массового органа. В 1845 г. писатель замышляет издавать еженедельный литературно-политический журнал, для которого он придумывает название "Сверчок". Намерение это осталось неосуществленным, но замысел не прошел бесплодно для Диккенса. Идея "Сверчка" породила замысел рождественского рассказа "Сверчок за очагом".

Мечты о еженедельнике отошли на задний план, когда Диккенс получил предложение стать редактором газеты "Дейли Ньюс" (Daily News). Хотя верный друг Форстер отговаривает его, Диккенс с пылом берется за подготовительную работу. 21 января 1846-. г. выходит первый номер газеты. Ее политическая позиция была радикально-реформистской. Газета ратовала за отмену отживших социальных установлений и законов, в частности добивалась отмены хлебных пошлин, ложившихся тяжелым бременем на народ. Но вместе с тем она поддерживала выгодный для буржуазии принцип свободы торговли. Ф. Энгельс писал, что "Дейли Ньюс" - это "лондонский орган промышленной буржуазии" {К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., изд. 1-ое, т. VIII, стр. 439.}. Газета выражала позиции либеральной части буржуазного класса.

Нам, знакомящимся сейчас с этими фактами, кажется несколько непоследовательным со стороны Диккенса участие в органе такого направления, ибо романы писателя были в сущности антибуржуазными. Сопоставив это с тем, что Диккенс до 1846 г. писал о буржуазии в своих романах "Николас Никльби", "Лавка древностей", "Мартин Чезлвит", нельзя не почувствовать, что Диккенс, взявшись быть редактором "Дейли Ньюс", оказался вовлеченным в дела политической кухни, всегда претившие ему. Работа в редакции стала тяготить его и, изрядно перенервничав из-за трудностей своего нового положения, Диккенс взял отпуск, на самом деле смахивавший на бегство. Он уехал в Швейцарию. Руководство газетой принял на себя Джон Форстер; Диккенс еще некоторое время ограничивался советами, а потом и вовсе отошел от "Дейли Ньюс".

Эпизод с "Дейли Ньюс" характерен для Диккенса. Хотя его всегда занимали большие общественные проблемы, хитросплетений политической борьбы он чуждался. Выступая 7 февраля 1842 г. на банкете в Соединенных Штатах, Диккенс открыта признал: "мои нравственные идеалы - очень широкие и всеобъемлющие, не укладывающиеся в рамки какой-либо секты или партии..." Писатель хотел быть судьей жизни с точки зрения высших идеалов человечности. При этом симпатии его были на стороне угнетенных и обездоленных. В той же речи Диккенс так выразил свое кредо: "Я верю, что наша жизнь, наши симпатии, надежды и силы даны нам для того, чтобы уделять от них многим, а не кучке избранных. Что наш долг - освещать ярким лучом презрения и ненависти, так чтобы все могли их видеть, любую подлость, фальшь, жестокость и угнетение, в чем бы они ни выражались. И главное - что не всегда высоко то, что занимает высокое положение, и не всегда низко то, что занимает положение низкое".

Диккенс - убежденный сторонник народности искусства и литературы. Вот почему он не мог принять эстетически изощренного искусства прерафаэлитов (см. статью "Старые лампы взамен новых"), тогда как нравоучительное искусство художника Крукшенка было ему близко и своим реализмом, и демократической идейной направленностью ("Дети пьяницы" Крукшенка). Место писателя в общественной жизни Диккенс очень ясно определил в речи на банкете в честь литературы и искусства в Бирмингеме 6 января 1853 г. Посвятив себя литературной профессии, я, сказал Диккенс, "твердо убежден, что литература, в свою очередь, обязана быть верной народу, обязана страстно и ревностно ратовать за его прогресс, благоденствие и счастье".

Сказанное относится в равной степени к художественному творчеству и к публицистике Диккенса. В своих статьях и речах он неуклонно следовал этим принципам. Если с нашей точки зрения программа писателя и может показаться несколько общей и расплывчатой, то в практике Диккенса занятая им позиция всегда приводила к борьбе против совершенно конкретных форм социального зла.

Достаточно прочитать его очерк "Ночная сценка в Лондоне", чтобы убедиться в отсутствии какой-то бы то ни было "абстрактности" гуманизма Диккенса. Он показывает здесь страшные бездны нищеты, самый низ лондонского дна, нищету, хуже которой не бывает. Его описание проникнуто гневом против общественных порядков, допускающих такое страшное унижение человека.

Диккенс был человеколюбив, но отнюдь не считал, что зло должно оставаться безнаказанным. Читатель найдет в этой книге серию статей, посвященных нашумевшему делу проходимца Друэ, школа которого своими ужасами во много раз превосходила заведение Сквирса, описанное в романе "Николас Никльби". Писателя возмущает классовый суд, допускающий безнаказанность тех, кто наживается на страдании беззащитных (см. статьи "Рай в Тутинге", "Ферма в Тутинге", "Приговор по делу Друэ").