Чарльз Диккенс - Статьи и речи

Могут сказать, что тут некоторая натяжка, что мы пытаемся подогнать повадку данного отравителя к повадкам самых злостных и закоснелых преступников, попавших в то же положение, и что пример был бы убедительней, чем философствование. Пример - десятки примеров! - найти не трудно. Впрочем, не так легко в судебных отчетах найти столь отъявленного преступника, как этот. Не будем, однако, перегружать свою статью упоминанием о процессах, которые уже забыты публикой или не были широко ей известны. Ограничимся одним достаточно нашумевшим случаем. Не будем говорить о Раше, хоть публика, быть может, и не успела забыть его поведения на суде. Но лучше назовем Тертелла, убийцу, который запомнился англичанам больше прочих.

Между Тертеллом и нынешним отравителем наблюдается большое сходство, с той оговоркой, впрочем, что по жестокости преступление Тертелла не может сравниться с преступлением нашего отравителя. Оба родились в семьях, достаточно зажиточных и получили соответственное воспитание; каждый убил человека, с которым находился в близких отношениях, каждый до совершения преступления называл себя другом своей жертвы. К тому же оба принадлежат к презренной расе мошенников, жульничающих на скачках (достойные представители этой расы присутствовали и на том и на другом процессе), от полного уничтожения которой - если бы возможно было уничтожить ее всю раз и навсегда одним ударом - человечество выиграло бы безмерно. Тертелл вел себя точно так же, как Палмер. Хотя мы отлично помним процесс Тертелла, мы справились с газетами того времени, и они полностью подтвердили наше убеждение. Все то время, что Тертелл находился под следствием, изо дня в день сообщается, что "он держится решительно и с достоинством", что "его обращение поражает мягкостью и умиротворенностью", что его "навещают друзья, с которыми он неизменно бодр и весел", что он "тверд и непоколебим", что "по мере приближения рокового дня приговора он все больше укрепляется в своей надежде", что он "как всегда, с бодрой уверенностью говорил о предстоящем исходе процесса". Во время суда он выглядит "на редкость здоровым и свежим". Так же, как отравитель, он поражает всех спокойствием; так же хладнокровно и внимательно, как он, следит за ходом судопроизводства; так же, как он, пишет бесконечное количество записок, до самого конца процесса "сохраняет невозмутимость, которой было отмечено все его поведение с момента ареста": он "тщательно раскладывает бумаги, лежащие перед ним на столе"; выступает (и этим он не похож на Палмера) сам, без адвоката, и держит речь в духе Эдмунда Кина *, впрочем мало чем отличающуюся от речи главного защитника на процессе отравителя, заканчивая ее в качестве убедительного довода в пользу своей невиновности возгласом: "Совесть моя чиста, видит бог!" Отравитель перед началом процесса говорит, что рассчитывает попасть на дерби. Тертелл перед началом своего процесса объявляет, что "после оправдательного приговора намерен поехать к отцу и попросить его выдать ему его долю наследства, с тем чтобы поселиться где-нибудь за пределами Англии". (Собственно, и мистер Маннинг в аналогичных обстоятельствах говорил то же самое, а именно, что как только вся эта ерунда кончится и прекратится возня, он поселится в Вест-Индии.) За день-два до окончания процесса отравитель с аппетитом поглощает свой бифштекс и запивает его чаем, надеется, что его друзья спят не хуже его, и утверждает, что могила "страшит его не больше собственной постели". Тертелл, когда его процесс подходил к концу, тоже ел ростбиф, пил чай и кофе и "чувствовал себя великолепно"; он тоже в утро своей казни встает ото сна, столь же невинного, что и сон отравителя, объявляет, что ночь провел отлично и что ему "вся эта история не снилась". Будет ли сходство полным до конца, будет ли отравитель тоже "чувствовать себя превосходно", будет ли шаг его столь же "тверд и покоен", будет ли он держаться столь же "мужественно и невозмутимо", будут ли так же "неизменны черты его лица в эти ужасные минуты", не говоря уже о том, отвесит ли он с эшафота "дружеский, но исполненный достоинства" поклон приятелю, - об этом читатели узнают одновременно с нами.

Право же, пора объяснить людям, не привыкшим анализировать все эти внешние знаки и привыкшим вместе с тем о них читать в газетах, что самые закоренелые преступники и проявляют себя именно так, и что этому нечего удивляться! Тут нет ни непоследовательности, ни особенного мужества. Нет ничего, кроме жестокости и бесчувственности. Проявления эти таковы оттого, что преступник неотделим от своих преступлений; что он вряд ли был бы способен на преступление, за которое его судят, если бы в час, когда ему приходится держать ответ перед людьми, вел себя как-нибудь иначе.