Чарльз Диккенс - Статьи и речи

18 января 1856 г.

НОЧНАЯ СЦЕНКА В ЛОНДОНЕ

Перевод Т. Литвиновой

Пятого ноября прошлого года, я, издатель этого журнала, вместе с приятелем, лицом небезызвестным, случайно забрели в Уайтчепл. Был вечер, погода стояла отвратительная - темно, грязь и проливной дождь.

Много печальных картин можно увидеть в этой части Лондона, которую я за последние несколько лет изучил досконально. Мы шли медленно, позабыв про дождь и слякоть, и не заметили, как, отдаваясь впечатлениям окружавшего нас мира, к восьми часам очутились у здания Работного дома.

На темной улице, под дождем, прямо на грязных плитах панели, лежали какие-то кучи лохмотьев. Они были неподвижны, и казалось, это - пять ульев, прикрытых тряпками, или пять скрюченных трупов, прикрытых тряпками, словом, что угодно, только не живые люди!

- Что это такое? - вопросил мой спутник. - Ради бога, скажите, что это такое?!

- Должно быть, несчастные, которых не впустили переночевать, - ответил я.

Мы остановились подле этих кучек тряпья, ноги наши словно приросли к земле, и мы не могли оторвать глаз от страшного зрелища. Пятеро сфинксов, вселяя ужас в прохожих, казалось, вопрошали каждого: "Остановись и подумай, чем кончит общество, бросившее нас сюда?"

Пока мы так стояли и смотрели, подошел рабочий, прилично одетый, судя по виду - каменщик.

- Страшное зрелище, сударь, - сказал он, прикоснувшись к моему плечу, и притом в христианском государстве!

- Страшное, страшное, мой друг, - ответил я.

- Часто, возвращаясь с работы, я вижу еще худшую картину. Иной раз я насчитывал их пятнадцать, двадцать, а то и двадцать пять человек. Ужасное зрелище!

- Поистине ужасное, - произнесли мы с приятелем разом.

Постояв с нами еще немного, прохожий пожелал нам покойной ночи и ушел.

Мы же чувствовали, что не можем уйти так, ничего не сделав; это было бы бесчеловечно. Как-никак с нами посчитаются больше, чем с простым рабочим. Мы постучали в ворота Работного дома. Когда старый нищий-привратник открыл их, я не стал мешкать и вошел, так как прочитал в его слезящихся глазках намерение не впустить нас. Мой товарищ не отставал от меня.

- Будьте любезны вручить эту карточку начальнику Работного дома и передать ему, что я хотел бы поговорить с ним, - сказал я.

Мы находились как бы в крытом проходе, и старый привратник, взяв мою карточку, направился по нему вглубь. Не успел он, однако, подойти к двери, расположенной слева от нас, как кто-то, одетый в плащ и шляпу, выскочил из нее с проворством человека, который привык каждую ночь отбиваться от докучливых нападок.

- Ну-с, господа, - заговорил он громким голосом, - что вам угодно?

- Во-первых, - начал я, - сделайте одолжение - взгляните на карточку, которую держите в руке. Может быть, вам знакома моя фамилия?

- Фамилия знакомая, - сказал он, поглядев на карточку.

- Хорошо. Я всего лишь намерен задать вам прямой вопрос, обещаю держаться в рамках вежливости и не намерен ни сердить вас, ни сердиться сам. Было бы глупо, если бы я вздумал упрекать в чем-либо вас лично, я и не упрекаю. Я могу быть недоволен системой, которой вы поставлены управлять, но вместе с тем я понимаю, что вам предписано выполнять известные обязанности, которые вы, без сомнения, и выполняете. Надеюсь, вы не откажетесь ответить мне на кое-какие вопросы.

Мой тон его, видимо, успокоил.

- Хорошо, - сказал он, - отвечу. Что же вы хотели бы знать?

- Известно ли вам, что на улице находятся пятеро несчастных?

- Я их не видел, но вполне допускаю, что это так.

- То есть, вы еще сомневаетесь в этом?

- Нет, нет, нисколько. Их могло бы быть и намного больше.

- Кто они - мужчины? Или женщины?

- Скорее всего - женщины. Возможно, что две-три из них там с прошлой и позапрошлой ночи.

- Вы хотите сказать, что они там проводят всю ночь до утра?

- Весьма возможно.

Мы переглянулись с моим спутником, а начальник Работного дома поспешно добавил:

- Господи боже мой, но что же мне-то делать? Что я могу? Здесь все переполнено. Здесь всегда переполнено, всякую ночь! Ведь должен же я в первую очередь предоставить места женщинам с детьми, правда? Не прикажете же выгонять их?

- Конечно, нет, - сказал я, - принцип ваш совершенно гуманный, и я рад слышать, что вы его придерживаетесь. Не забывайте только, что я ни в чем вас не виню.

- Ладно! - сказал он и снова утихомирился.

- Я только хотел спросить вас, - продолжал я, - известно ли вам что-либо дурное об этих пятерых несчастных, что сидят на улице?

- Я не знаю о них ровно ничего, - сказал он, энергично махнув рукой.