Чарльз Диккенс - Торговый дом Домби и сын, Торговля оптом, в розницу и на экспорт (Главы XXXI-LXII)

- Я вижу, вы очень бедны, матушка, - сказала Элис, которая сидела так довольно долго и, наконец, окинула взглядом комнату.

- Ужасно бедна, милочка, - ответила старуха.

Она восхищалась дочерью и боялась ее. Быть может, ее восхищение, каким бы оно ни было, зародилось давно, когда в разгар унизительной борьбы за жизнь она впервые заметила красоту дочери. Быть может, ее страх имел какое-то отношение к тому прошлому, о котором она только что слышала. Во всяком случае, она стояла покорно и почтительно перед дочерью и жалобно понурила голову, словно умоляя избавить ее от новых упреков.

- Чем вы жили?

- Милостыней, дорогая моя.

- И воровством?

- Иногда. Или понемножку. Я стара и пуглива. Иной раз, милочка, я отнимала какую-нибудь мелочь у детей, но не часто. Я бродила по окрестностям, милая, и кое-что знаю. Я следила.

- Следили? - повторила дочь, взглянув на нее.

- Я выслеживала одну семью, - сказала мать еще более смиренно и покорно.

- Какую семью?

- Тише, милочка! Не сердись на меня. Я это делала из любви к тебе. В память о моей бедной дочке за океаном!

Она заискивающе протянула руку, потом прижала ее к губам.

- Много лет назад, милочка, - продолжала она, робко посматривая на внимательное и строгое лицо, обращенное к ней, - я встретила случайно его маленькую дочку.

- Чью дочку?

- Не его, Элис, милая. Не смотри на меня так. Не его! Ты ведь знаешь, у него нет детей.

- Так чью же? - спросила дочь. - Вы сказали - "его".

- Тише, Эли! Ты меня пугаешь, милочка. Мистера Домби - всего только мистера Домби. С тех пор, дорогая, я их часто видела. Я видела его.

Произнеся это последнее слово, старуха съежилась и попятилась, словно испугалась, что дочь ее ударит. Но хотя лицо дочери было обращено к ней и горело безумным гневом, она сидела неподвижно и только все крепче и крепче прижимала руки к груди, словно хотела их удержать, чтобы не причинить вреда себе или другим в слепом порыве бешенства, внезапно овладевшего ею.

- А он-то и не подозревал, кто я такая! - сказала старуха, грозя кулаком.

- Ему никакого дела до этого не было! - сквозь зубы пробормотала дочь.

- Но встретились мы лицом к лицу, - сказала старуха. - Я говорила с ним, и он говорил со мной. Я сидела и смотрела ему вслед, когда он шел по длинной аллее; и с каждым его шагом я проклинала его душу и тело.

- Это не помешает ему благоденствовать, - презрительно отозвалась дочь.

- Да, он благоденствует, - сказала мать.

Она замолчала потому, что лицо сидевшей перед ней дочери было искажено неистовой злобой. Казалось, грудь ее готова разорваться от ярости. Усилия, которые она делала, чтобы сдержать ее и обуздать, были не менее страшны, чем сама ярость, и не менее красноречиво свидетельствовали о необузданном нраве этой женщины. Но ее усилия увенчались успехом, и, помолчав, она спросила:

- Он женат.

- Нет, милочка, - сказала мать.

- Собирается жениться?

- Нет, милочка, насколько мне известно. Но его хозяин и друг женился. О, мы можем пожелать ему счастья! Мы можем им всем пожелать счастья! вскричала старуха в сильном возбуждении. - Нам всем эта женитьба принесет счастье. Попомни мои слова.

Дочь смотрела на нее и ждала объяснения.

- Но ты промокла и устала, тебе хочется есть и пить, - сказала мать, ковыляя к шкафу. - А здесь мало что найдется, и тут тоже, - она опустила руку в карман и выложила на стол несколько полупенсовиков, - да, тут тоже. Элис, милочка, у тебя нет денег?

Алчное, хитрое, напряженное выражение, появившееся на лице у старухи, когда она задавала этот вопрос и следила за тем, как дочь достает из-за пазухи недавно полученный подарок, бросило свет на отношения между матерью и дочерью едва ли менее яркий, чем слова, сказанные раньше дочерью.

- Это все? - спросила мать.

- Больше у меня ничего нет. И этого бы не было, если бы мне не подали милостыню.

- Если бы не подали милостыню, дорогая? - повторила старуха, жадно склоняясь над столом, чтобы посмотреть на деньги, как будто не доверяя дочери, которая все еще держала их в руке. - Гм! Шесть и шесть - двенадцать, и шесть - восемнадцать... так... Нужно потратить их, и потратить расчетливо. Пойду куплю чего-нибудь поесть и выпить.

С большим проворством, чем можно было ожидать от нее, судя по виду ибо старость и нищета сделали ее не менее дряхлой, чем уродливой, - она завязала дрожащими руками ленты старой шляпки и завернулась в изодранную шаль, все с тою же алчностью глядя на деньги в руке дочери.

- Какое счастье принесет нам эта женитьба, матушка? - спросила дочь. Вы мне так и не сказали.