Чарльз Диккенс - Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы I-XXVI)

Увидев постороннего человека, по-видимому занятого частным разговором с мистером Пекснифом, Том очень смутился, хотя все же смотрел так, будто хочет сообщить нечто настолько важное, что этим достаточно оправдывается его вторжение.

- Мистер Пинч, - сказал Пексниф, - это едва ли прилично. Вы меня извините, но я должен сказать вам, что ваше поведение вряд ли может считаться приличным, мистер Пинч.

- Прошу прощения, сэр, что не постучался, - отвечал Том.

- Просите прощения вот у этого джентльмена, мистер Пинч, - сказал Пексниф. - Я вас знаю, а он не знает. Мой помощник, мистер Джонас.

Будущий зять слегка кивнул головой, но не слишком презрительно или свысока, потому что был в хорошем настроении.

- Можно вас на два слова, сэр, будьте так добры, - сказал Том. - Дело довольно спешное.

- Оно должно быть очень спешным, чтобы оправдать ваше странное поведение, мистер Пинч, - возразил его патрон. - Извините меня на минутку, дорогой мой друг. Ну-с, какова причина вашего неделикатного вторжения?

- Мне, конечно, крайне жаль, сэр, - сказал Том, стоя навытяжку перед своим патроном, со шляпою в руках, - я знаю, что это должно было показаться очень невежливым...

- Это и показалось очень невежливым, мистер Пинч.

- Да, я это чувствую, сэр; но, сказать по правде, я так изумился, увидев их, и подумал, что вы тоже изумитесь, и побежал домой без оглядки, и до того растерялся, что едва ли понимал как следует, что делаю. Я сейчас был в церкви, сэр, немножко играл на органе для собственного развлечения, и вдруг, нечаянно обернувшись, заметил, что в приделе стоят джентльмен с дамой и слушают. Мне показалось, что это приезжие, сэр, насколько я мог рассмотреть в темноте, и я подумал, что не знаю их; тогда я перестал играть и спросил, не хотят ли они пройти на хоры или посидеть на скамье? Они сказали, что нет, не хотят, и поблагодарили меня за игру на органе. Право, они даже сказали, - заметил Том, краснея: "Прекрасная музыка"; то есть она сказала, и конечно же, это мне доставило гораздо больше удовольствия и чести, чем какие угодно комплименты. Я... я прошу извинения, сэр, - он весь дрожал и уже раза два уронил шляпу, - я что-то запыхался, сэр, и боюсь, что несколько уклоняюсь в сторону.

- Если вы перестанете уклоняться, Томас, - произнес мистер Пексниф, сопровождая свои слова ледяным взглядом, - я буду вам весьма обязан.

- Ну, конечно, сэр, разумеется, - отвечал Том. - Они приехали в почтовой карете, сэр, и остановились перед церковью послушать орган. А потом они спросили, то есть это она спросила: "Вы, кажется, живете у мистера Пекснифа, сэр?" Я ответил, что имею эту честь, и взял на себя смелость сказать, сэр, - прибавил Том, поднимая глаза на своего благодетеля, - как и всегда буду говорить, и должен говорить, с вашего разрешения, - - что я вам весьма многим обязан и никогда не буду в силах выразить все мои чувства по этому поводу.

- Это было очень, очень дурно, - сказал мистер Пексниф. - Не торопитесь, мистер Пинч.

- Благодарю вас, сэр, - воскликнул Том. - Тогда они спросили меня: "Нет ли пешеходной тропинки к дому мистера Пекснифа..."

Мистер Пексниф вдруг преисполнился внимания.

- "...так, чтобы не проходить мимо "Дракона"?" Когда я сказал, что есть и что я буду очень рад проводить их, они отослали карету вперед и пошли со мной лугом. Я оставил их у калитки, а сам побежал вперед - предупредить вас, что они идут и будут здесь... я бы сказал через... через какую-нибудь минуту, сэр, - прибавил мистер Пинч, с трудом переводя дух.

- Так кто же, - сказал мистер Пексниф, размышляя вслух, - кто бы могли быть эти люди?

- Господи помилуй, сэр! - воскликнул Том. - Я хотел сказать с самого начала и даже думал, что сказал. Я сразу же узнал их, то есть ее, я хочу сказать. Тот джентльмен, что прошлую зиму лежал больной в "Драконе", сэр, и молодая леди, что ухаживала за ним.

У Тома подкосились ноги, и он просто зашатался от изумления при виде того, какое действие произвели на мистера Пекснифа эти простые слова. Страх потерять благосклонность старика чуть ли не в ту самую минуту, как они примирились, из-за того только, что Джонас гостит у него в доме; сознание, что он не может выгнать Джонаса, запереть его или связать по рукам и по ногам и спрятать в погреб для угля, не разобидев его непоправимо; ужасный раздор, воцарившийся в его доме, и невозможность привести свое семейство к благопристойному согласию, поскольку Чарити находилась в сильнейшей истерике, Мерси - в полном расстройстве чувств, Джонас в гостиной, а Мартин Чезлвит со своей молоденькой воспитанницей у самого порога; отсутствие всякой надежды как-нибудь скрыть или правдоподобно объяснить такую суматоху; внезапное нагромождение неразрешимых трудностей и неминуемых бед над его обреченной гибели головой - ибо он рассчитывал выпутаться, полагаясь на время, удачу, случай и собственные происки, - до такой степени привели в ужас застигнутого врасплох архитектора, что если бы Том был Горгоной *, взиравшей на мистера Пекснифа, а мистер Пексниф Горгоной, взиравшей на Тома, они едва ли могли бы испугать друг друга более.