Женя Гламурная - Тертый шоколад

Громко зазвонил мобильный. Я резко встала, обернулась…

А-А-А!!! Что тут делает ИЛ?!

Схватила орущий телефон и вместе с ним выскочила в коридор. Пока выскакивала, мобильник звонить перестал. Это папа, а в последний раз он в такую рань звонил, когда Тарасик сбежал из дома. На самом деле тогда все забыли, что у него кончились каникулы, и Тарас просто пошел в школу — в десять лет он был на удивление правильным мальчиком. Короче, если Федор звонит рано утром, значит, ему кажется, что случилась настоящая катастрофа. Или он угадал, что у меня кошмарный сон материализовался прямо на кровати? Ладно, не кошмарный, но ничего хорошего из этого точно не выйдет. Интересно, я вслух призналась ИЛу в любви или только подумала?.. Зато я точно помню, что его обнимала. Мрак. Ох, не надо было читать Фрейда с его подсознательными инстинктами.

Телефон снова завибрировал, я от неожиданности его выронила, нечаянно пнула ногой и поймала только в другом конце коридора. Одна из дверей открылась, оттуда выглянул взъерошенный Юра, натянул на голову рубашку, как платок и проворчал, изображая уборщицу из гримерки:

— Не дають людЯм поспать!

Я, смеясь, взяла трубку:

— Доброе утро, пап! Почему так рано проснул…

— Я и не засыпал, — резко прервал меня он. — Кончай смеяться и сядь.

— Тут негде, — все еще улыбаясь, растерянно ответила я.

— За стенку возьмись тогда, — сурово предупредил Федор. — Томка со своим парнем разбились на машине. Оба не были пристегнуты. Томка в реанимации, а парень этот, как его там…

— Леша, — прошептала я.

— Леша в коме.

— А как…

— А как ты думаешь? Все, хватит с тебя пока информации. Приезжай. Леша в «Склифе», Томка в Первой градской на операции.

Папа положил трубку. Я намертво вцепилась в стенку коридора и посмотрела на Юру.

— У меня подруга разбилась.

Он медленно стащил с головы рубашку, зашел в номер и через минуту вышел в куртке.

— Такси через пять минут будет у входа.

Я вернулась в комнату, собрала вещи. На шелковых простынях ванильного цвета ИЛ спал, по-детски сжав руки в кулаки. Вокруг на полу валялись букеты завядших роз и лилий.

Он улыбается даже во сне.

Никогда не думала, что можно ваять такси от Тулы до Москвы. В машине мы с Юрой всю дорогу почти молчали. Он держал меня за руку и только иногда спрашивал:

— Может, остановимся? Пить не хочешь?

Я качала головой. Голова раскалывалась.

В Первой градской на жесткой скамейке сидел папа. Хмуро посмотрел на нас с Юрой, как будто подумал: «Даже это используешь для того, чтобы пофлиртовать с парнем», сказал:

— Операция прошла хорошо. Во всяком случае, так врач сказал. Томка в сознании, но к ней не пускают. Перелом костей черепа и еще какая-то дрянь. О руль ударилась. Кажется, у нее что-то с лицом…

— Что с лицом? — Это просто удивительно, что я нормально разговариваю, а не бьюсь в истерике.

— Я откуда знаю! — раздраженно передернул плечами он. — У нее вся голова в бинтах была, когда сюда привезли. А бинты — в крови… — Федор судорожно вздохнул. — Мне на работу нужно. Ты звони, если что узнаешь.

Как тут хоть что-то узнать, когда все молчат, как вражеские разведчики? Хирург — плотный мужичок с острым, как скальпель, взглядом, минуту устало сыпал терминами и диагнозами, а потом, заметив мою растерянность, просто сказал:

— Все неплохо, — и потрепал по плечу твердостальной рукой.

Юра — настоящее чудо. Весь день со мной носится, как с маленьким ребенком. Принес кофе, я выпила залпом. Он испугался:

— Ты что, кипяток же!

А я с утра не чувствую ничего. И плакать не могу, не надо подавать мне носовые платочки… Приезжала Лика, крепко обняла, окутала запахом пятой «Шанели», чуть не посадила к себе на колени, но я в последний момент вырвалась. Мама.

К Томке не пускают. Неужели не понятно, что одна она волнуется в миллион раз больше?.. Пустили поздно вечером. Узкая больничная койка кажется огромной, а Томка — совсем крошечной. По капельнице на каждой руке. И еще трубки какие-то от лица, проводки от груди. Мне страшно. Ей, наверное, тоже. И больно.

— Леша там…

Она не сказала, а как-то жутко прохрипела.

— Он в «Склифе»…

На каком-то странном агрегате рядом с Томкиной кроватью замигала зеленая лампочка. Я не вовремя вспомнила, что волновать ее нельзя, но и врать ведь тоже не стоит. Или стоит? Ненавижу принимать решения. Я всегда не права, всегда…

— Как он?

Хочется заткнуть уши и бежать без оглядки, только чтобы не слушать этого страшного хрипа.