Джек Лондон - Избранные произведения. Том I

Нельсон не умел ни читать, ни писать. Он вырос на море и редко сходил на берег. Его необыкновенная сила и бешеный нрав внушали страх посетителям всех кабаков в порту. Он был очень горяч и в гомерическом гневе своем мог наделать много бед. Я познакомился с ним, когда мой «Рэзл-Дэзл» в первый раз вышел на промысел. Разразилась сильная буря; мы все стали на якоря и не решались даже съехать на берег, а Нельсон носился по волнам на своем «Северном Олене», собирая устриц.

Нельсон был далеко не последней фигурой в нашей компании. Поэтому я был очень польщен, когда однажды он остановил меня около кабака «Разлука» и заговорил со мной; когда же он предложил мне зайти в кабак и выпить с ним, я совсем потерял голову. Мы подошли к стойке и выпили по стакану пива; разговор наш вертелся вокруг устриц и лодок; потом мы поговорили о загадочном происшествии со шлюпом «Энни», главный парус которого кто-то прострелил дробью. Кто бы мог это сделать?

Меня очень удивило, что, после того как пиво было нами выпито, мы еще долго стояли у стойки. Разумеется, я не решился уйти первым. Через несколько минут Нельсон предложил выпить еще. Я очень удивился его предложению, но поспешил согласиться. Еще выпили, еще поговорили, а Нельсон и не думал уходить.

Ход моих мыслей в то наивное время был у меня следующий: мне льстило, что Нельсон, которого все в заливе считали героем, удостоил меня своим обществом. На мою беду, ему понравилось угощать меня пивом. Хотя я не люблю пива и мне противен его вкус, но не могу же я, из-за своей нелюбви к пиву, отказаться от угощения и лишиться чести оказаться в обществе Нельсона? Мне ничего не оставалось, как примириться с этим.

Итак, мы выпили несколько стаканов пива, не переставая разговаривать. Нельсон сам заказывал пиво и сам же платил за него. Очевидно, Нельсон продолжал угощать меня из любопытства, желая узнать, до каких же пор я буду угощаться за его счет и когда же я, наконец, догадаюсь, что пора и мне угостить его.

Когда нами было выпито уже по шесть стаканов, я вспомнил о своем решении не напиваться допьяна и решил прекратить это дело. Я сказал Нельсону, что должен вернуться на «Рэзл-Дэзл», которая стоит у пристани, недалеко от кабака, простился с ним и ушел к себе. Но Ячменное Зерно, в образе выпитых мною шести стаканов, пошел вместе со мной. Я был возбужден и чрезвычайно гордился собою, я чувствовал себя настоящим устричным пиратом, возвращающимся на собственное судно, после того как ему удалось провести время в дружеской беседе в кабаке «Разлука» с Нельсоном, которого все считают героем. Я вызывал в своем воображении картину, как мы стоим с ним рядом у стойки, со стаканами в руках, и это воспоминание рождало во мне чувство торжества. Я не мог отделаться от одной мысли: как странно, что люди тратят — и, по-видимому, с удовольствием — деньги на угощение пивом человека, который даже не любит этого напитка. Но понемногу я стал припоминать, как часто при мне люди входили в «Разлуку» по двое, и при этом оба попеременно угощали друг друга. Еще я вспомнил, как на «Айдлере» я, китолов и Скотти выложили на стол свои деньги, чтобы купить на них виски. Припомнил я также обычай, существовавший среди мальчиков-газетчиков: если какой-либо мальчик угостит другого «пушечным ядром» или тянучкой, то на следующий день тот должен ответить тем же.

Тут я понял, почему Нельсон так долго стоял у стойки. Он ждал, что после того, как я выпью его пиво, я предложу ему угощение. А я выпил целых шесть стаканов и не угостил его. И такую штуку я выкинул с кем?.. С самим Нельсоном! Я не знал, куда деваться от стыда. Я сел на бревно и закрыл лицо руками. Я не раз краснел в жизни, но не помню, чтобы в моей жизни случалось что-либо подобное раньше: у меня покраснело не одно лицо — краска залила лоб и шею.

Пока я сидел так на бревне, я о многом передумал и на многое взглянул иначе. Я родился в бедной семье, бедствовал всю жизнь и нередко голодал. Я никогда не знал, что значит иметь собственные игрушки. Насколько я помню себя с раннего детства, нищета сопутствовала мне на протяжении всей жизни. Когда мне было восемь лет, я в первый раз надел рубашку, купленную в магазине. Но поскольку такая рубашка у меня была лишь одна, то, когда ее стирали, мне приходилось надевать неуклюжие рубашки, сшитые дома. Мне очень нравилась эта рубашка, и я хотел носить ее так, чтобы она была на виду и не надевать ничего сверху. Ради этого я не остановился даже перед ссорой с матерью. Я истерически разрыдался, и матери волей-неволей пришлось позволить мне носить мою рубашку так, чтобы все ее видели.