Иван Катков - Еще один день [СИ]

Говорили о музыке и девчонках. Эдик все больше и больше распалялся, Валерку, наоборот, клонило в сон. В итоге он закемарил на койке Захара, трогательно прижав колени к груди.

Ребята отправились на дискотеку, оставив спящего Валерку в домике.

Огромный танцпол был выложен брусчаткой с затейливыми узорами. Над диджейским навесом крепился массивный стробоскоп, подмигивающий всеми цветами радуги. Чуть левее — лазерный проектор. Несколько лучей, точно мечи джедаев, резали площадку вдоль и поперек. Расставленные по периметру колонки бахали так, что отдавало в грудь.

Было много девушек в коротких юбках и белых майках. Спортивного вида юноши, согнув руки в локтях и сжав кулаки, энергично скакали под "Хард Басс".

— Ребята, да ведь это эдем! — потер ладони директорский племянник, провожая взглядом девчонку в обтягивающих джинсах.

Размахивая руками, точно осваивая баттерфляй, Эдик с радостным воплем ворвался в толпу. Массажисты присели на скамейку рядом с пустующим стендом, на котором остались лишь пожелтевшие уголки фотографий. Петр шумно дышал и озирался по сторонам. Захар попытался заговорить с проходившей мимо блондинкой.

— Отдохни!

Получив резонный ответ, незадачливый ловелас сразу сник.

Зазвучали гитарные переборы Limp Bizkit "Behind Blue Eyes". Десятки пар слились в медленном танце.

— Бивни! Сатрапы! — срывая голос, кричал Эдик на противоположной стороне танцплощадки. — За все ответите!

Через мгновение его выволокли два рослых охранника в серой униформе. Левое

ухо Эдуарда распухло и было лилового цвета. На рубашке отсутствовал рукав. Вместо него остались только нитки, свисающие с плеча, словно эполет.

Массажисты вскочили и подрапали в сторону домика. Они забежали в комнату

и принялись расталкивать Валерку:

— Просыпайся, дружбана твоего повязали!

— О, Господи, что еще этот придурок натворил? — Валера тяжело поднялся, осторожно ступая, вышел из домика и поплескал на лицо из умывальника. Затем вернулся и снова опустился на всклоченную кровать.

— Валить тебе надо. По-быстрому, — бегал из угла в угол Захар, — как бы и нас не повязали.

Петр спешно стирал со стола пролитое вино и прятал недопитые пластиковые бутылки Валерке в рюкзак. На крыльце раздался топот. Разболтанная дверь, шаркнув о деревянную половицу, распахнулась.

— О, Серег, смотри, тут еще один, — заглянув, сказал охранник, — давай-ка на выход. А с вами, — обратился он к массажистам, — решим завтра. Готовьтесь.

Валерка повесил за спину рюкзак и вышел. У Захара было онемевшее, точно вылепленное из воска, лицо. Петя сидел насупившись и смотрел в пол.

— Не, ребят, а собственно, в чем проблема? — возмущался Эдик, подгоняемый

церберами. — Ну зашли к приятелям на чай, тоже мне преступление. А тот тип в спортивках сам на меня наехал.

Охранники молча следовали за нарушителями. Наконец их доконвоировали к высоким воротам с острыми гранеными штыками на вершине.

— Ну, — развернулся Эдуард, — открывайте.

— А ты не оборзел ли! Лезьте давайте.

— Фашисты, — пробубнил Эд.

Звеня цепью, соединяющей створки, он стал карабкаться, едва попадая носками кроссовок в узкие расщелины решетки. Валерка перекинул рюкзак на ту сторону и повис на ограждении, смешно свесив зад.

— Уроды, — выругался Эдуард, мучительно преодолев препятствие.

Вернулись в родной "Олимпиец". Внезапно Эдик остановился и сказал:

— Момент. Дело есть.

Он сорвался с места и помчался к домику старшего воспитателя. Добежав до цели, он что было дури врезал ногой по дээспэшной стене. Раздался пронзительный бабий визг.

— Надеюсь, не ошибся адресом, — сказал Эд, смахнув со лба пот, — валим от греха.

Со стороны моря дул прохладный ветер. Над мрачными силуэтами деревьев

бледной запятой повис полумесяц. Ребята курили на крыльце, выдувая сизые струйки дыма в темноту. Вдруг они увидели, как от умывальников к соседнему домику скользнуло серое пятно.

— Веста! — крикнул Эдуард. — Веста! Иди ко мне! Иди ко мне, моя хорошая!

Раздался заливистый лай, и уже через секунду собака скулила у крыльца и отчаянно била хвостом, стараясь лизнуть вожатых в губы. Эдик накормил ее остатками

сосисок. Благодарно тявкнув, Веста припустила в сторону леса. Послышался мягкий

шелест июньской травы.

— Дворняги, они вообще самые преданные, — поморщился Эдик, закурив новую сигарету. — Когда мне было лет семь, я у бабушки целый год жил. Предки тогда с переездом решали, в общем, не суть. Так вот у бабки был пес. Обыкновенная дворняжка с мохнатой мордой и крючковатым хвостом. Туманом звали. Добрый, ласковый. Смешной, лопоухий… Как-то раз я сидел дома и смотрел телик. Зимой дело было. Вдруг слышу: во дворе дикий собачий визг. Бросаюсь к окну и вижу, как нашего Тумана рвет здоровенная соседская овчарка. Выбегаю на улицу, а там уже бабка в халате и фуфайке колотит по соседской зверюге неподъемным дверным засовом. А той хоть бы хны. Вцепилась в лапу Тумана мертвой хваткой. Из лапы кровь хлещет, расплывается по снегу. Зрелище жуткое. Но и мой пес рычит, скалится, хватает того за шею. А меня и злость, и страх берет. Только бабушка орет и самоотверженно орудует засовом. Кончилось все тем, что на крики прибежал сосед, схватил овчарку за ошейник и уволок домой. Мы Тумана долго выхаживали, ветеринаров, ясное дело, в деревне нет. Домой его отнесли. А он, бедняга, стесняется. В доме же никогда не был, в конуре жил. Мы ему постелили в задней комнате, а он скулит и под печку, хромая, забирается. Так и ковылял на трех лапах. Летом за мной приехали родители. Когда сумки уже были в багажнике, мы по старой традиции присели на дорожку. Туман лег у моих ног. В его глазах блестели слезы. Вот гадом буду, он плакал. А потом, подскакивая на передней лапе, старался догнать машину. Слабел и падал. Тыкался мордочкой в пыль на дороге. Потом мы выехали на трассу, и я потерял его из виду. Рыдал на заднем сиденье, прячась от отцовского взгляда. Через пару месяцев бабушка прислала письмо. Писала, что Туман умер. Он просто ухромал в лес. Совестно ему было умирать на глазах у старухи. — Эдуард помолчал. — У животных все-таки еще осталось то, что мы, люди, давно растеряли… Ладно, — он потушил сигарету, — пойдем спать.