Чжан Сяньлян - Женщина - половинка мужчины

Забыл обо всем и я. Я ненасытно продолжал пожирать глазами Ее тело — самые запретные места. Но в то же время меня будто пронзило что-то неожиданное и чистое, связанное со всей этой картиной: свобода, оторванность от нашей гнусной реальности, от несбыточных сказок и вранья, порожденных бренной жизнью. Она заставила весь мир очиститься, заблестеть. А я, глядя на Нее, с горькой тоской думал, что вот и моя лагерная жизнь одарила меня радостью, счастьем. Мне ужасно захотелось заговорить с купальщицей — просто так, по-дружески. Пошутить, посмеяться. Но я боялся спугнуть Ее: ведь если Она убежит, чудесный сон рассеется, картина, взятая прямо из моих фантазий, исчезнет.

Я смотрел затаив дыхание.

Женщина закончила купание и стала тщательно вытираться дырявой тряпкой. На небе появились быстро летящие полоски перистых облаков, подул ветер. Она как будто только сейчас заметила, как холодно, схватила и натянула черные лагерные штаны. После этого Она повернулась, вскинула голову и тут заметила меня.

Она не закричала, не попыталась убежать. Осталась стоять и со странной нерешительностью смотрела на меня. В Ее взгляде мелькнули гнев, враждебность и неуверенность — Она словно не знала, на чем остановиться.

Я тоже стоял как вкопанный и молчал, хотя нервы мои были подобны натянутым струнам…

Наконец Она вдруг улыбнулась, показав ровные белые зубы. Потом губы Ее сомкнулись, Она прислушалась: было слышно только ровное шуршанье — это камыши переговаривались друг с другом. Она не торопилась одеться, а так и стояла, скрестив руки на груди и глядя на меня.

Сквозь тонкие облака пробивались бледно-желтые солнечные лучи. Они падали Ей на лицо.

Она не сделала ни одного вызывающего движения, ничего не сказала, на лице Ее не было уже и тени улыбки. Но глазами, всей кожей, полным отсутствием испуга и сопротивления — Она звала меня!

Мои глаза застлал красный туман, во рту пересохло. Я чувствовал, как внутри меня растет сила, заставляющая меня бежать от Нее, а не к Ней. Но была и другая сила, которая находилась не внутри меня, а где-то вовне и которая, напротив, лишала меня возможности двигаться. Я судорожно сглотнул слюну. Страх, надежда, смущение, несбыточные мечты, внезапное чувство катастрофы и внезапно нахлынувшее ощущение счастья — я и не пытался вникнуть в свои ощущения, а только дрожал, зубы мои стучали, голова вдруг закружилась. Ведь это просто человеческое тело? Или западня? Это реальность? Или галлюцинация? А если мне рвануться вперед, к Ней — не исчезнет ли чудо? Не будет ли это неприлично, безнравственно?

…Черная лисица — вздыбившаяся на загривке шерсть, высунутый язык, с которого капает слюна, — она присела среди камышей и неотрывно глядит на возможную жертву…

Заросли, вода, небо — все внезапно потемнело. Мы стояли друг перед другом не двигаясь.

И так же внезапно непреодолимая сила, заставившая все забыть, отпустила меня. Вернулся обычный самоконтроль. И теперь в глаза бросилось то, чего я не мог заметить раньше: Ее взгляд, Ее вздрагивающее тело говорили о страшной муке. Я увидел накрывшую нас обоих, общую для нас горькую судьбу. Желание девушки было моим. Она была моим отражением. Теплая волна поднялась во мне, Ее беззащитность заставила мое сердце сжаться. Плотская страсть погасла, осталось лишь острое чувство потери и душевной боли. Как раз в этот момент с насыпи послышался резкий свист. Меня словно ожгли бичом, из груди моей вырвался короткий стон, я повернулся и побежал.

Только выбравшись из зарослей, я заметил, что лицо, руки и ноги сплошь покрыты сочащимися кровью порезами от острых камышовых листьев. Ступни тоже сильно кровоточили.

После обеда я работал на поле, опустив голову и тупо втыкая лопату в землю, словно хотел во что бы то ни стало найти то, что потерял.

«Старик» из моей бригады подошел за спичками.

— Бригадир, что это ты так побледнел? Уж не заболел ли?

Кровь совсем отхлынула у меня от лица, руки похолодели. Я торопливо кивнул и буркнул:

— Да, чего-то нездоровится…

И пошел к начальнику: попросил отпустить с работы. Он посмотрел на меня, хмыкнул и отпустил. Я доплелся до нашего дома и улегся на кан [5] Кан — отапливаемая лежанка. .

В холодной неуютной комнате на пахнущем плесенью и потом кане я предавался любовным мечтам. Я мучился и клял себя за то, что упустил такой случай, но в то же время испытывал какую-то дурацкую гордость, как будто прошел через некое трудное испытание. Что же это было? Я так и не мог разобраться. Наваждение. Что меня остановило, почему я не бросился к Ней? Одинаковый голод плоти и духа терзал нас обоих, словно мы оба были отмечены одним и тем же клеймом. Почему же, терзаясь этой мукой, мы не смогли вырвать у судьбы хотя бы миг наслаждения?