Джон Донн - Стихотворения

Не можем мы играючи любиться?

Печаль для нас - намек,

Чтоб не был человек к утехам жаден,

Ведь каждая нам сокращает на день

Отмеренный судьбою срок,

Но краткость

Блаженства и существованья шаткость

Опять в нас подстрекают эту прыть

Стремление в потомстве жизнь продлить.

О чем он умоляет,

Смешной чудак? О том, что умаляет

Его же самого,

Как свечку, жжет, как воск на солнце, плавит.

Пока он обольщается и славит

Сомнительное божество.

Подальше

От сих соблазнов, их вреда и фальши!

Но змея грешного (так он силен!)

Цитварным семенем не выгнать вон.

Перевод Г. М. Кружкова

ЛЕКЦИЯ О ТЕНИ

Постой - и краткой лекции внемли,

Любовь моя, о логике любви.

Вообрази: пока мы тут, гуляя,

С тобой беседовали, дорогая,

За нашею спиной

Ползли две тени, вроде привидений;

Но полдень воссиял над головой

Мы попираем эти тени!

Вот так, пока любовь еще росла,

Она невольно за собой влекла

Оглядку, страх; а ныне - тень ушла.

То чувство не достигло апогея,

Что кроется, чужих очей робея.

Но если вдруг любовь с таких высот,

Не удержавшись, к западу сойдет,

От нас потянутся иные тени,

Склоняющие душу к перемене.

Те, прежние, других

Морочили, а эти, как туманом

Сгустившимся, нас облекут самих

Взаимной ложью и обманом.

Когда любовь клонится на закат,

Все дальше тени от нее скользят

И скоро, слишком скоро день затмят.

Любовь растет, пока в зенит не станет,

Но минет полдень - сразу ночь нагрянет.

Перевод Г. М. Кружкова

ОБРАЗ ЛЮБИМОЙ

Моей любимой образ несравнимый,

Что оттиском медальным в сердце вбит,

Мне цену придает в глазах любимой:

Так на монете цезарь лицезрит

Свои черты. Я говорю: исчезни

И сердце забери мое с собой,

Терпеть невмочь мучительной болезни,

Блеск слишком ярок: слепнет разум мой.

Исчезла ты, и боль исчезла сразу,

Одна мечта в душе моей царит;

Все, в чем ты отказала, без отказу

Даст мне она: мечте неведом стыд.

Я наслажусь, и бред мой будет явью:

Ведь даже наяву блаженство - бред;

Зато от скорби я себя избавлю,

Во сне нет мысли - значит, скорби нет.

Когда ж от низменного наслажденья

Очнусь я без раскаянья в душе,

Сложу стихи о щедром наважденье

Счастливей тех, что я сложил уже.

Но сердце вновь со мной - и прежним игом

Томится, озирая сон земной;

Ты - здесь, но ты уходишь с каждым мигом,

Коптит огарок жизни предо мной.

Пусть этой болью истерзаю ум я:

Расстаться с сердцем - худшее безумье.

Перевод Г. М. Кружкова

САТИРЫ

САТИРА I

Чудак нелепый, убирайся прочь!

Здесь, в келье, не тревожь меня всю ночь.

Пусть будет, с грудой книг, она тюрьмою,

А после смерти - гробом, вечной тьмою.

Тут богословский круг собрался весь:

Философ, секретарь природы, здесь,

Политики, что сведущи в науке

Как городам скрутить покрепче руки,

Историки, а рядом пестрый клан

Шальных поэтов из различных стран.

Так стоит ли мне с ними разлучаться,

Чтоб за тобой бог весть куда помчаться?

Своей любовью поклянись-ка мне

Есть это право у тебя вполне,

Что ты меня не бросишь, привлеченный

Какой-нибудь значительной персоной.

Пусть это будет даже капитан,

Себе набивший на смертях карман,

Или духами пахнущий придворный,

С улыбкою любезной и притворной,

Иль в бархате судья, за коим в ряд

В мундирах синих стражники спешат,

Пред кем ты станешь льстиво извиваться,

Чьим отпрыском ты будешь восхищаться.

Возьми с собой иль отправляйся сам:

А взять меня и бросить - стыд и срам!

О пуританин, злобный, суеверный,

Но в свете церемонный и манерный,

Как часто, повстречав кого-нибудь,

Спешишь ты взором маклера скользнуть

По шелку и по золоту наряда,

Смекая - шляпу снять или не надо.

Решишь ты это, получив ответ:

Он землями владеет или нет,

Чтоб хоть клочком с тобою поделиться

И на вдове твоей потом жениться.

Так почему же добродетель ты

Не ценишь в откровенье наготы,

А сам с мальчишкой тешишься на ложе

Или со шлюхой, пухлой, толсторожей?

Нагими нам родиться рок судил,

Нагими удалиться в мрак могил.

Пока душа не сбросит бремя тела,

Ей не обресть блаженного предела.

В раю был наг Адам, но, в грех введен,

В звериных шкурах тело спрятал он.

В таком же одеянье, грубом, строгом,

Я с музами беседую и с богом.

Но если, как гнуснейший из пьянчуг,

Во всех грехах раскаявшийся вдруг,