Алан Джадд - Дело рук дьявола

Упали первые неправдоподобно крупные капли дождя. Шанталь позвала меня она обнаружила за поворотом лестницы полуразрушенный старый сарай. Я двинулся к ней, и вдруг небо раскололось вспышкой молнии. Вода залива стала еще темнее и тяжелее, туча еще чернее и больше, и старый форт на фоне моря и неба светился ирреальной белизной. Снова вспыхнула молния, загремел гром, дождь закапал чаще.

В верхней комнате женщина опять подняла руки над головой, поворачивая ладони и глядя на свои растопыренные пальцы; с поднятыми руками повернулась спиной к окну, шагнула в глубину комнаты, как в объятие, и исчезла. В окне под ней стоял Старик, мрачно глядя перед собой, и когда снова ударил гром и дождь пошел всерьез, он закрыл лицо руками.

Глава III

В тот день мы с Шанталь едва не поссорились - единственный раз до свадьбы. Она спряталась в сарае, но ржавая железная крыша протекала, и у нее намокли волосы. Она рассердилась, потому что я не сразу пришел на ее зов, хотя вряд ли она была бы суше, будь я рядом; промок-то я, пока бежал эти десять ярдов. Дождь хлестал со всех сторон - казалось, с особенной яростью, обращенной кон-кретно на меня. Он бил меня по щекам, по голове и только что не сносил дома. Старое сравнение со стальными прутьями вовсе не казалось преувеличением. Но я смеялся, что ее раздражало, и очень настойчиво хотел рассказать об увиденном, что бесило ее еще больше. Между нами появилась трещинка - раньше я не замечал этой глубоко скрытой недоброты. Словно море, спокойное и чистое, вдруг на мгновение стало зловещим.

- Не будь глупцом, - сказала она, подчеркивая последнее слово.

Но это длилось лишь миг, и скоро она уже по-матерински ругала меня за то, что промок. Тогда меня восхищали эти ярко выраженные проявления материнства, эта тяга опекать и подсказывать. Я наслаждался заботой и вниманием.

Вскоре приехал Эдвард. Он позвонил и сказал, что поселился в Антибе, в какой-то маленькой гостинице, не найдя в Вильфранше ничего подходящего - все закрыто на зиму. Тиррел остановиться у себя не предлагал. Он не собирался встречаться с нами до визита к Тиррелу, но я настаивал, что нам есть что рассказать, и вечером мы втроем ужинали у Энглера, неподалеку от старого форта. В несезон этот ресторанчик - отдохновенное место, где можно целый день просидеть над чашечкой кофе с газетой или с книгой. Если бы я был писателем, я бы работал только в таких ресторанчиках - сидел бы за столиком у окна и смотрел, в покое и безопасности, как течет жизнь, или не смотрел, если бы не хотелось.

В тот вечер за ужином и за разговором мы с Шанталь вдруг поняли, что, в сущности, соскучились по Лондону, не отдавая себе в этом отчета. Эдвард был в пиджаке и при галстуке - обычно он одевался менее строго, но скоро это перестало казаться неуместным, и к концу вечера мы чувствовали себя так, словно он здесь хозяин, а мы приезжие. Он говорил на хорошем французском лучшем, чем мой; оказалось, что школьные каникулы он часто проводил у родственников в Шантильи. Впервые я задумался о том, как мало о нем знаю, - и поразился. Он был из Йоркшира, его отец имел там адвокатскую практику; мать, кажется, тоже оттуда - хотя они разведены; у него были брат и сестра, с которыми он мало общался. Большинство людей часто вспоминают свое прошлое Эдвард почти никогда. Собственно, он вообще очень мало говорил о себе, куда охотнее о книгах или о других людях; обычно он старался разговорить собеседника, за счет чего слыл общительным, хотя сам, по сути дела, всегда оставался в тени. А его расспрашивать язык не поворачивался: он как-то умел создать впечатление, что вещи, важные для всех остальных, его мало волнуют. Мелочи жизни его не занимали - только лишь великие замыслы, о которых он тоже не мог говорить, чтобы не нарушить правила не обсуждать незаконченную работу.

Когда мы добрались до рассказа о встрече с Тиррелом, эта встреча казалась уже куда менее значительной. Должно быть, у Эдварда сложилось впечатление, что нам удалось по меньшей мере поговорить с ним, или же Тиррел просил ему что-то передать, -а я просто хотел описать то, что видел во время дождя. Я повторялся и тонул в излишних подробностях, и рассказ получился бессвязным. Эдвард выслушал - ни один мускул не дрогнул на его красивом лице, - и это обескуражило меня куда больше, чем если бы он выказал нетерпение или неловкость, как Шанталь. Я закончил настоятельным советом как можно скорее встретиться с Тиррелом, пока тот не умер от сердечного приступа или не покончил с собой. Он ответил, что встреча назначена на завтрашний вечер, и предложил, по доброте своей, встретиться здесь же, у Энглера, послезавтра.