Генри Джеймс - Связка писем

Я также не захотел упустить случая ознакомиться с экземплярами, говорящими поанглийски; в числе их обратил особое внимание на американские виды, которых я здесь нашел несколько любопытных образчиков. Два самых замечательных - это молодой человек и молодая девушка. Первый представляет все характерные черты периода народного упадка, сильно напоминая мне малорослого эллинизированного римлянина третьего столетия. Он олицетворение того культурного периода, в котором способность оценки приобрела такое полное преобладание над способностью производительности, что последняя погрузилась в какое-то совершенное бесплодие, и умственное состояние уподобилось состоянию зловонного болота. Я узнал от него, что существует несметное число американцев, совершенно подобных ему, и что город Бостон почти исключительно населен ими. Он сообщил этот факт с большой гордостью, точно он делает большую честь его родной стране, не заметив вовсе того поистине трагического впечатления, какое он произвел на меня.

Чрезвычайно поразительно здесь именно то, что это явление, сколько я знаю - а вам известно, каковы мои познания, - беспримерное и единственное в истории человечества; достижение народом последнего фазиса развития без прохождения через промежуточный, другими словами, переход плода от сырого состояния к гнилости, неразделенных периодом полезной и красивой зрелости. У американцев сырость и гнилость тождественны и одновременны; невозможно определить, - как в разговоре этого несчастного молодого человека, - где кончается одна и начинается другая; они окончательно перемешаны. Я предпочитаю разговор французского homunculus; он, по крайней мере, забавнее. Интересно таким образом наблюдать, в столь широком размере, семена увядания в будто бы могучем англосаксонском племени. Она несколько отличается от вышеупомянутого молодого человека в том отношении, что способность производительности, деятельности в ней менее замерла; она в большей мере обладает свежестью и силой, какие мы приписываем молодой цивилизации. Но к несчастью, она не производит ничего, кроме зла, и ее вкусы и привычки вкусы и привычки римской патрицианки западной римской империи. Она их не скрывает, и выработала полную систему бесчинного поведения. Так как случаи, которые она находит у себя на родине, ее не удовлетворяют, она приехала в Европу - жить, как она выражается, "собственным умом". Это доктрина всемирного опыта, исповедуемая с действительно необыкновенным цинизмом, которая, воплощаясь в молодой особе с достаточным образованием, является в моих глазах приговором целому обществу.

Другое наблюдение, наводящее меня на тот же вывод - относительно преждевременного искажения американского населения - это отношения американцев, живущих у меня на глазах, друг к другу. Здесь есть другая молодая особа, менее ненормально развившаяся, чем только что описанная мною, но тем не мене носящая печать этого странного соединения недоконченности и ослабления. Эти три личности смотрят друг на друга с величайшим недоверием и величайшей неприязнью; каждая много раз отводила меня в сторону и уверяла меня по секрету, что он или она - единственный настоящий тип американца. Тип, утратившийся прежде, чем он установился - чего и ожидать от этого?

Прибавьте к этому, что здесь в доме двое молодых англичан, которые ненавидят всех американцев огулом, не делая между ними никаких различий, на которых те настаивают, и вы, я думаю, сочтете меня в праве предполагать, что племя, говорящее по-английски, должно пожрать само себя благодаря быстрому падению и междоусобной вражде, а что с его упадком надежда на общее преобладание, на которую я намекал выше, загорится еще ярче для громогласных детей фатерлаида.

IX

Миранда Хоуп к матери.

22 октября

Дорогая мама!

Через день или два отправляюсь осматривать какую-нибудь новую страну; я еще не решила, какую именно. Я совершенно удовлетворена относительно Франции и хорошо изучила язык. Пребыванием своим у madame de Maison-Rouge я как нельзя более довольна; мне кажется, будто я покидаю кружок истинных друзей. Все шло прекрасно до самого конца, все были так добры и внимательны, точно я им родная сестра, особенно m-r Вердье, француз, от которого я приобрела даже более, чем ожидала, и с которым обещала переписываться. Представь себе меня пишущей самые правильные французские письма; а если ты мне не веришь, я сохраню черновые и покажу тебе, когда вернусь.