Джером Джером - Как мы писали рассказ

«Сейчас я был самим собой, – продолжал он, – дней этак с десяток, В одно прекрасное утро, недельки через три, продеру я глаза у себя на Майль-Энд-род, осмотрю свою комнату, взгляну на «это вот» платье, висящее над кроватью, и на «эту вот» гармонику (он ласково похлопал ее) и почувствую, что краснею до самых лопаток. Потом я спрыгну с постели и подойду к зеркалу. «Эх ты, морда, жалкий, ничтожный хам, – скажу я сам себе, – вот так бы взял да и задушил тебя своими собственными руками». Затем я побреюсь, надену приличный синий костюм и котелок, велю хозяйке присматривать за моими комнатами, пока меня не будет, выскользну из дома, вскочу в первый попавшийся кеб и поеду назад на Олбэни. А месяц спустя приду в свою квартиру на Олбэни, швырну Вольтера и Парини в огонь, повешу шляпу на бюст старика Гомера, снова надену свою синюю тройку и дерну назад на Майль-Энд-род».

«А как вы объясняете свое отсутствие в обоих случаях?» – спросил я.

«Ну, это проще простого, – ответил он. – Своей экономке на Олбэни я говорю, что уезжаю за границу, а здешние приятели считают меня коммивояжером. Все одно никто по мне не сохнет, – прибавил он патетическим тоном. – Не шибко я кому-нибудь нужен, что на Олбэни, что здесь. Такая уж я неприкаянная головушка. Когда я 'Арри, то слишком уж хватаю через край, а когда я джентльмен, то самый что ни на есть первосортный джентльмен. Ну точь-в-точь, будто во мне две крайности, а середины-то и нет. Вот взять бы и соединить два края, тогда я был бы человек что надо».

Он шмыгнул носом раза два, а потом рассмеялся. «Э, чего там еще, сказал он, стряхнув набежавшее на него уныние. – Жизнь-игра; выиграешь ты или проиграешь – все одно, лишь бы повеселиться. Пойдем промочим глотку?»

Я отказался «промочить глотку» и ушел, а он продолжал наигрывать сентиментальные мелодии на своей гармонике.

Однажды вечером, примерно месяц спустя, горничная подала мне визитную карточку, на которой стояло: «Мистер Джозеф Смайт».

Я велел просить его. Он вошел со своим обычным видом томного высокомерия, сел на диван и принял изящную позу.

«Итак, – начал я, как только горничная закрыла за собой дверь, – вы, значит, освободились от «Смита»?» Болезненная улыбка исказила его лицо.

«Но вы никому ничего не говорили об этом?» – с волнением спросил он.

«Ни одной живой душе, – ответил я, – хотя, сознаюсь, меня часто мучило искушение».

«И я надеюсь, что вы никогда этого не сделаете? – продолжал он с тревогой в голосе. – Вы не можете себе представить, как все это ужасно. Я просто не понимаю, какое может быть сходство между мной и этим ничтожным пошляком? Непостижимо! Уверяю вас, мой дорогой Мак, если бы я узнал, что бываю кровопийцей, вампиром, то это не угнетало бы меня так, как сознание, что я и этот гнусный тип из Уайтчепля одно и то же лицо. От такой мысли каждый мой нерв...»

Увидев, что он с трудом сдерживает волнение, я прервал его:

«Не думайте о нем больше. Я уверен, что вы пришли ко мне не для того, чтобы говорить о нем».

«Нет, видите ли, – возразил он, – до некоторой степени мой приход связан именно с ним. Простите, что я надоедаю вам, но вы единственный человек, с которым я могу говорить об этом, если только вам не скучно».

«О нет, нисколько, – ответил я, – наоборот, это мне очень интересно».

И так как он все еще колебался, то я прямо спросил 1его, в чем же дело.

Он казался смущенным.

«Все это очень глупо с моей стороны, – начал он, и при этом слабый намек на румянец окрасил его бледные щеки, – но дело в том, мой дорогой Мак, что я влюблен».

«Чудесно, – воскликнул я, – вы приводите меня в восторг! (У меня мелькнула мысль, что это могло бы сделать его настоящим человеком.) Я с ней знаком?»

«Я склонен думать, что вы видели ее, – ответил он, – она была со мной на молу в Ярмуте, в тот вечер, когда мы встретились».

«Как, неужели это Лиза?» – вырвалось у меня.

«Да, она; мисс Элизабет Маггинз». Он с нежностью произнес ее имя.

«Но, – не удержался я, – мне показалось, что она вам совсем не нравится. Из нескольких слов, которые вы бросили тогда одному из ваших друзей, я понял, что ее общество было вам даже неприятно».

«Не мне, а Смиту, – перебил он меня. – Но как может судить о женщине этот гнусный тип? То, что она ему не нравится, только свидетельствует о ее достоинствах».

«Может быть, я ошибся, – заметил я, – но мне показалось, что она немного простовата».

«Да, пожалуй, она не совсем то, что в свете принято называть леди, согласился он, – но видите ли, мой дд-рогой Мак, я не столь высокого мнения о свете, чтобы его мнение могло иметь для меня значение. Я и свет, мы расходимся по многим пунктам, и я горжусь этим. Она хорошая, красивая девушка, и она моя избранница».