Уильям Теккерей - Виргинцы (книга 2)

— Вот уж да!

— Вот уж нет! — И опять все сначала. Сестры фехтуют, ловко нанося и отбивая яростные удары.

— О дети, как можно! Вы должны жить в мире и согласии! — восклицает добродетельная маменька, откладывая в сторону вышивание. — Какой пример подаете вы этому невинному агнцу.

— А мне нравится, как они сцепились, миледи! — ликует невинный агнец, потирая руки.

— Так ее, Флора! Не давай ей спуску, Дора! А ну, еще, еще, ах вы, плутовки! — подстрекает их шутник-папенька. — Недурная забава, а? Что ты скажешь, Майли?

— О сэр Майлз, о дети! Подобные ссоры вам вовсе не к лицу. Они разрывают мое материнское сердце, — заявляет маменька, величественно указуя на свою истерзанную грудь, однако сохраняя при этом завидное самообладание. — Возблагодарите лучше небо за то, что ваши бдительные родители своевременно воспрепятствовали возникновению каких-либо неуместных уз между вами и вашим беспутным кузеном. Если мы заблуждались в нем, то по милости божьей обнаружили свою ошибку вовремя. Если кто-нибудь из вас испытывал к нему некоторую симпатию, то ваш превосходный здравый смысл, мои дорогие, поможет вам преодолеть и вырвать с корнем это суетное чувство. А то, что мы были добры и заботливы к нему, — это никогда не станет для нас источником сожаления. Это служит лишь доказательством нашей доброты. Вот о чем нам действительно приходится, к несчастью, сожалеть, — так это о том, что ваш кузен оказался недостойным нашей доброты и, вращаясь в обществе игроков, актеров и тому подобных субъектов, посмел внести заразу в нашу чистую семью и, боюсь сказать, чуть не осквернил ее!

— Ну, пошли маменькины проповеди! — заявляет Флора, в то время как миледи продолжает свою речь, вступительную часть которой мы привели здесь. Папенька тем временем, тихонько насвистывая, на цыпочках удаляется из комнаты, а бесхитростный Майлз-младший запускает волчок прямо под юбки своих сестриц. Волчок жужжит, затем начинает пошатываться и, повалившись, точно пьяный, на бок, замирает задолго до того, как проповедь леди Уорингтон приходит к концу.

— Ты внимательно слушал меня, дитя мое? — спрашивает миледи, кладя руку на голову своего драгоценного сыночка.

— Да, маменька, — отвечает тот, держа во рту веревку и снова приводя в действие свою игрушку. — Вы сказали, что Гарри очень беден теперь и мы не должны помогать ему. Так ведь вы сказали, верно, маменька?

— Ты научишься лучше понимать меня, когда подрастешь, сыночек, говорит маменька, возводя глаза к потолку, где она постоянно черпает опору.

— Убирайся отсюда, паршивец! — восклицает сестрица Дора, ибо простодушный ребенок норовит запустить теперь волчок у нее на ступне и радостно хохочет, видя, как он ей досадил.

Но что случилось? Кто идет сюда? Почему сэр Майлз возвращается в гостиную и почему у Тома Клейпула, который шагает следом за баронетом, такое растерянное выражение лица?

— Ну и дела творятся на свете, миледи, — говорит сэр Майлз. — Вот уж, девочки, поистине чудо из чудес.

— Благоволите сообщить, что произошло, господа? — вопрошает добродетельная матрона.

— Весь город только об этом и говорит, миледи! — заявляет Том Клейпул, с трудом переводя дыхание.

— Том видел его сам, — продолжает сэр Майлз.

— Обоих их видел, миледи. Вчера вечером они были в саду Раниле, и за ними увязалась целая толпа. А уж до чего ж похожи — если бы ленты у них не были разных цветов, нипочем бы не отличить одного от другого. Один был в синем, другой в коричневом. Только сдается мне, что он уже надевал оба кафтана, когда появлялся здесь.

— Какие оба кафтана?

— Кто этот один и кто этот другой? — спрашивают в один голос сестрицы.

— Да этот ваш юный счастливец, кто же больше.

— Наш драгоценный виргинец и наследник всех поместий! — восклицает сэр Майлз.

— Значит, мой племянник уже освобожден из заключения? — спрашивает миледи. — И он уже снова погрузился в водоворот развле…

— А, чтоб ему пусто было! — рычит баронет. Впрочем, боюсь, что он выразился даже крепче. — Что вы скажете, миледи, если этот наш драгоценный племянничек окажется самозванцем, да, черт возьми, самым настоящим авантюристом?

— Внутренний голос все время говорил мне что-то в этом духе! восклицает миледи. — Но я гнала от себя недостойные подозрения. Говорите же, сэр Майлз, сообщите нам свои новости, мы сгораем от нетерпения.

— Я заговорю, любовь моя, когда замолчите вы, — произносит сэр Майлз. Так что вы скажете об этом господине, который приходит ко мне в дом, обедает за моим столом, считается как бы членом моей семьи, целует моих… — Что такое? — спрашивает Том Клейпул, мгновенно воспламеняясь, и щеки его пылают ярче его красного жилета.